Ведьмин век

– Разгар сезона… Странным образом совпавший с… я бы назвал это «временем неожиданных наследниц». Скажем, умирает от сердечного приступа уважаемая дама, не старая еще хозяйка парикмахерского, к примеру, салона… И является наследница, как правило, из глухого поселка. И… ну что ей надо?! После короткого упадка салон снова оживляется, причем клиентура остается во многом прежней… И – вал пациентов для психиатрической клиники. Несколько инфарктов, несколько немотивированных убийств, внезапный выигрыш в лотерею, какая-то маникюрщица, скажем, внезапно начинает петь и взлетает на вершину эстрадной славы… И тогда мы идем их брать. Как правило, слишком поздно. Ведьмачье гнездо уже расползлось, пустило щупальца; парикмахерши, они почему-то особенно…

Мавин осекся, будто не в состоянии подобрать слова.

– Вплетают клиенткам «жабьи волоски», – бесцветным голосом сообщила Федора. – Опять же, остриженные ногти, волосы… По заказу? Чьему? Кто закажет сумасшествие горничной из скромного мотеля, которая на один визит в шикарный парикмахерский салон копит деньги полгода? Зачем?..

Клавдий поднял брови:

– Но ведь маникюрша отчего-то запела?

– Маникюрша… – Федора раздраженно поморщилась. – Мы проверяли ее десять раз. Она – побочный продукт. Или чья-то злая шутка.

Мавин вздохнул:

– А ведь в Однице не так мало парикмахерских, патрон. И разного рода салонов, где рядом с невинной татуировкой сплошь и рядом рисуют на коже наивных клиентов клин-знак и насос-знак. И увеселительных заведений, где… – Мавин засопел. – Я уж молчу о тысячах гостиниц, ресторанов, массажных кабинетов, частных клиник, площадок для выгула собак…

Клавдий утопил окурок в громоздкой и безвкусной мраморной пепельнице:

– Мавин, я всегда думал, что ты знаешь округ, в котором работаешь. Более того – когда ты брался за эту работу, ты знал, на что идешь; теперь ты сообщаешь мне с обиженным лицом: огонь, оказывается, больно жжет, а оса кусает…

Мавин снова снял очки, открывая взору Клавдия болезненно-розовый след оправы на переносице:

– Тем не менее в Однице спокойно, патрон. Внешне, по крайней мере, спокойно; ради этого мы… ладно. Но эпидемия, к примеру, случилась в Рянке, а не…

– Не зарекайся.

Мавин встретился с Клавдием глазами – и вдруг побледнел так, что даже розовая полоска на переносице слилась с кожей:

– Что? У нас? В Однице? Что?!

– Мне надо сделать одно дело, – Клавдий задумчиво пересчитал сигареты, оставшиеся в пачке. – Я очень должен говорить с вашими смертницами. С теми десятью приговоренными, которые еще не казнены… Не надо так смотреть, Федора. Мне понадобится допросная и… И, возможно, я буду их пытать.

(Дюнка. Март)

Юлек не знал, что в самый день своего рождения Клаву довелось пережить новый шок.

Нехорошее предчувствие проклюнулось уже на автобусной остановке, где он по обыкновению соскочил с рейсовика, чтобы по безлюдной весенней тропе полчаса шагать до спортбазы. Никаких внешних причин тому не было – ни звука, кроме отдаленного вороньего кара, ни запаха, кроме обычного духа мокрой земли, ни постороннего следа на осевшем ноздреватом снегу – но Клав напрягся, и во рту моментально сделалось сухо.

Привычный путь он преодолел почти вдвое быстрее. У ворот спортбазы стоял микроавтобус – желтый, с цветной мигалкой. Клаву показалось, что ноги его по колено увязли в земле.

Сволочи!..

Он уже почти видел тесный хоровод, в центре которого корчится девичья фигурка в купальнике змеиного цвета. Он уже почти ощущал под стиснутыми кулаками теплую, окровавленную плоть ее палачей. И он всеми силами рванулся туда, вперед, где, один против многих, он все равно сумеет защитить…

Он не сделал и шага.

Вдох. Выдох. Медленно сосчитал до десяти и двинулся вперед спокойно и неторопливо, и не лице его никто, никакой наблюдатель не прочитал бы ничего, кроме удивленного пацанячьего любопытства.

Чугайстры не танцевали. Их было четверо, они расхаживали по берегу тронутого льдом залива, курили и перебрасывались деловитыми репликами; даже не успев прислушаться, Клав понял, что танца не было. У станцевавших, уморивших свою жертву чугайстров совсем другие лица. И движения, и походка.

А значит, Дюнка…

Клав почувствовал, как к бледным онемевшим щекам приливает горячая, шипучая кровь. Дюнка… есть. С ней ничего не случилось. Ее не поймали…

С днем рождения, Клав. Сегодня ты счастливец.

Его давно заметили. Он выждал еще – ровно столько времени, сколько потребовалось бы бойкому пареньку на преодоление естественной робости. Потом несмело шагнул вперед:

– Добрый день… Тут что-то случилось, а?

Снова эти взгляды… Клав думал, навсегда избавился от страха перед ними. Оказывается, он ошибался.

– Привет, – старший из группы был невысок и черняв, по-видимому, южанин. – Позволь узнать твое имя и что ты здесь делаешь?

– Я Клавдий Старж, третий виженский лицей, вот, хотел бы заняться греблей…

– Прямо сейчас? Лед на воде, мальчик. Впору хоккеем заниматься…

В следующую секунду лицеисту Старжу полагалось раскалываться. Бледнеть и краснеть под пристальным взглядом, по капельке выдавливать из себя страшную правду…