– Ничего, – он подошел к окну и откинул штору, впуская в комнату вялый рассвет. – Ведьмы очень редко объединяются, Ивга. Каждая ведьма – сама по себе… Но когда они вдруг вступают в альянс – мы получаем, к примеру, эпидемию в Рянке. И дело умного инквизитора – понять, когда и отчего этим стервам, прости, Ивга, этим ведьмам придет в голову сотворить чего-нибудь сообща…
Девчонка сдавленно вздохнула.
«Они так ненавидят всяческую неволю, что не умеют считаться ни с кем, кроме себя… Подобно тому, как две огромных птицы не могут встретится в небе, мешая друг другу размахом крыльев… Подобно тому, как два смерча на океанской глади побоятся приблизиться друг к другу… так ведьмы не могут жить сообща, ведьмы не могут быть вместе… Ведьмы – хаос, а любое сосуществование предполагает… хоть минимальное, но ограничение свободы… Но бывают в истории времена, когда, побуждаемые странными закономерностями, ведьмы наступают на собственную природу и заключают альянсы… Плохие времена. Тяжкие времена; боритесь, как умеете – только не повторяйте за дураками, не городите этой ереси о пришествии матки!..»
Глава седьмая
– …Значит, вы работали «сеточкой»? Не один сильный удар, а много мелких толчков, ниточки, узелки, отравленные водопои, косички в бараньей шерсти? Да?
Ивге было плохо. Она всем телом ощущала силу принуждения, исходящую от человека в высоком кресле; основной своей тяжестью этот напор приходился на женщину, стоящую посреди допросной. Ивге, затаившейся в глубокой боковой нише, доставалось тоже – не защищал даже гобелен с вытканным на нем замысловатым знаком. Знак раздражал, мучил, будто песок в глазах – но именно из-за него допрашиваемая ведьма не ощущала присутствия Ивги. Так называемый «укрывающий знак»…
– Мне интересно, Орпина, почему ты, сроду ни с кем не дружившая, так сошлась вдруг с этими ведьмами… Из-за дурацких овец? Что за странные интересы?..
Допрашиваемая, блондинка лет тридцати пяти, все ниже опускала плечи; ее как будто держали на привязи – за взгляд. Она слабела, но не опускала головы и не сводила с инквизитора горящих ненавистью глаз.
– Тебе что-то обещали? Деньги? Еще какую-нибудь плату?
– Я не делала зла, – глухо сказала женщина. – Людям…
– Надо полагать, ты делала добро… Тебя два года как инициировали. Два года ты бездействовала, потому что фокусы с приворотным зельем в расчет не идут… Почему ты занялась скотиной? Именно сейчас? Пятьсот дохлых овец за неделю, два хозяйства разорились полностью…
Инквизитор встал. На какое-то мгновение голова его, покрытая капюшоном, заслонила от Ивги факел; допрашиваемая ведьма отшатнулась:
– Я все уже сказала. Мне больше нечего добавить.
Черная ткань закрывала лицо допросчика до самого подбородка; за узкими прорезями для глаз стояла плотная, осязаемая темнота. Теперь он стоял прямо перед ведьмой, и ей стоило видимого труда не отшатнуться.
– Хорошо, Орпина. Ты бывала на шабашах?
Ведьма помедлила. Через силу кивнула.
– А гипертонические кризы у тебя когда-нибудь бывали?
Снова пауза. Ведьма медленно покачала головой.
– Частые головные боли? Обмороки без причины?
– Н-нет.
– Думай о хорошем.
Ивга замерла в своем укрытии; инквизитор мягким кошачьим жестом потянулся к обомлевшей ведьме и положил ей руки на плечи. Допрашиваемая чуть заметно дернулась, губы ее приоткрылись, обнажая острые влажные зубы. Глаза… в полутьме Ивга не могла рассмотреть их как следует. Ведьма стояла, вытянувшись, прижав к груди руки, и смотрела, кажется, сквозь человека в плаще.
– Ивга…
Ивга вздрогнула.
– Иди сюда.
Она заставила себя взяться за край гобелена. Осторожно, чтобы не коснуться знака; наткнулась взглядом на темную маску-капюшон и отвела глаза.
– Инквизитор должен и выглядеть зловеще. Считай, что ты пришла на карнавал… Будем работать? Не боишься?
– Не боюсь, – сказала Ивга, но голос прозвучал фальшиво. Очень неубедительно позвучал.
– Я тебя не заставляю, – сообщил инквизитор мягко. – Но мне очень хотелось бы… чтобы у нас получилось. Да?..
– Что я должна делать?
–
Ивга усмехнулась. Ей вспомнилась картинка из учебника физики перископ в разрезе…
– Мы играем в перископ, да?
Он наконец-то откинул капюшон с лица.
Лицо было напряженные. Усталое и злое.
…Холодно.
Первым ее ощущением был промозглый холод. Сырость; темные линии, расступающиеся, пропускающие ее сквозь себя. Ни звука, ни прикосновения – расступающиеся стебли. Высокие, втыкающиеся в небо; она бежит через луг, и в руках у нее, в крепко завязанном узелке… живое. Бьющееся. Птица…
Она не захотела смотреть дальше. Силой страха рванулась, будто пловец, отталкивающийся от дна, рванулась наверх, к солнцу…