Ведьмин вяз

Но Хьюго переменился. Ему становилось хуже – пока что еще не конец, но все ближе и ближе проступали из мрака его нескладные очертания, и мы понимали, каким он будет. Теперь в основном готовили мы с Мелиссой – Хьюго уже тяжело было стоять дольше пяти минут, он не мог толком сжать нож и порезать что-то тверже сливочного масла, и мы выбирали блюда (ризотто, картофель фри), которые ему не придется резать, неловко орудуя приборами. С навещавшим нас Филом они уже не играли в шашки, и я, к своей досаде, не сразу понял почему. Порой я замечал, что спокойный ритм движений в той части кабинета, где сидит Хьюго, прервался, и, подняв глаза, видел, что он смотрит в пространство, бессильно опустив руки на стол. Однажды я наблюдал за ним добрых пятнадцать минут, наконец не выдержал, окликнул, но Хьюго услышал меня только с третьего раза, обернулся – бесконечно медленно, словно под кайфом – и уставился на меня безучастно и равнодушно, как на кружку или стул. Наконец в его глазах что-то мелькнуло, он моргнул и проговорил: “Что? Ты что-то нашел?” – я же в ответ пробормотал нечто неразборчивое, и Хьюго постепенно опомнился, отыскал дорогу обратно. Иногда поутру он спускался на кухню в той же одежде, в какой был накануне, только мятой после сна. Как-то вечером я предложил помочь ему надеть пижаму, но он огрызнулся: “По-твоему, я идиот?” – и ожег меня взглядом, в котором читалось такое незамутненное, неприкрытое отвращение, что я лишь промямлил какую-то нелепицу и уткнул нос в книгу. Повисла мучительная тишина, и казалось, прошла целая вечность, прежде чем я услышал его шарканье: Хьюго вышел из комнаты и поднялся к себе. Наутро мне даже было страшновато спускаться на кухню, но Хьюго обернулся ко мне от плиты и улыбнулся как ни в чем не бывало.

Дело было не только в Хьюго. При нем Мелисса была, как всегда, жизнерадостна и спокойна (он ни разу на нее не сорвался, не повысил голос и говорил с нею так ласково, что я даже начал по-глупому ревновать), но стоило приехать моим родным, как она садилась тихонько в углу, улыбалась и поглядывала настороженно. И даже когда мы оставались вдвоем, на нее набегала какая-то тень отчуждения. Я чувствовал, что ее что-то гложет, пару раз попытался ее разговорить, но, видимо, недостаточно настойчиво: мне тогда было не до эмоционально тяжелых выяснений. Я по-прежнему принимал ксанакс, каждую ночь перед сном, иногда и днем, а потому толком не понимал, чем объяснить все эти повторяющиеся сбои – туман в голове, запах крови и хлорки в самые невероятные моменты, ну и прочие предсказуемые утомительные мелочи, – причина это или же следствие, хотя, признаться, особого оптимизма все это у меня не вызывало. Хьюго и Мелисса притворялись, будто не замечают. Мы все так аккуратно обращались друг с другом, словно в доме притаилась опасность (противопехотная мина, пояс шахида), которая, чего доброго, рванет и разнесет нас троих на куски.

Я винил во всем детективов, хотя и понимал, что это глупо. Они пронеслись по дому, точно торнадо, допросили нас, как преступников, вышвырнули на улицу – немудрено, что от такого потрясения у меня поехала крыша, а Хьюго на шаг приблизился к неминуемому концу; копы же свалили, оставив нам массу трудных вопросов, отвечать на которые они явно не собирались. Если вдуматься, до их появления все у нас было в порядке, теперь же пошло наперекосяк. Они каким-то – пока непонятным мне – образом пошатнули основу, и все здание затрещало, покосилось, нам же оставалось лишь собраться с духом и ждать.

Неделя, десять дней – и ничего. А потом в один вечер – холодный ветреный вечер, погода стояла самая хэллоуинская, облетевшие листья скользили по оконным стеклам, мимо тонкого месяца проносились тонкие облачка – в дверь постучали. Я сидел в гостиной перед горящим камином и читал обнаруженную в шкафу старую книжку Джеральда Даррелла, за сюжетом которой мог уследить, поскольку он был не особенно извилист. Мелисса уехала на какую-то ярмарку, Хьюго сразу после ужина отправился спать. Я отложил книгу и пошел открывать, чтобы визитеры не разбудили Хьюго.

В дверь ворвался ветер, пронесся по коридору, с грохотом сшиб со стола на кухне какую-то посуду. На пороге стоял детектив Мартин, замотанный в шарф по самые уши, и сутулился от ветра.

– Ну надо же, – увидев меня, детектив просиял, – это он, собственной персоной. Вас не так-то легко отыскать, Тоби, вы в курсе?

Я не сразу его узнал.

– Извините. Это дом моего дяди, он болен, я сейчас у него…

– Да-да, я знаю. Я о дороге. Я тут полвечера кружил по району, а машина моя в ремонте. Все яйца себе отморозил.

– Тогда, может, зайдете?

– С удовольствием, – искренне ответил Мартин и прошел в дом, обдав меня холодом. – Я надеялся, что вы пригласите меня зайти. Я буквально на пять минут, чуть-чуть отогреюсь немного и опять на мороз. Сюда?

Он направился в гостиную.

– Хотите выпить? – спросил я.

Я думал предложить ему чаю или кофе, но Мартин, сбрасывая пальто, радостно кивнул на мой стакан на журнальном столике: