Тут тебе и гусь в яблоках зажаристой корочкой манит и хлебушек ржаной, только из печи вынутый и еще горячий и маслице и молоко и наваристая уха и ароматный сбитень. А уж выбор каш — глаза разбегаются, да все попробовать хочется.
— Глаш, ты чего? — обеспокоенно шепчет Забава.
Проглатываю кусок мяса, чтоб с полным ртом не разговаривать и спрашиваю:
— Что такое?
— Столько ты с самых Трясунов не ела, может, хватит еще?
Прислушиваюсь к себе. Нет, надо еще тот пирог с яблоками попробовать, и вон-то малиновое варение.
— Куда?!
Почти у самого рта отбирают вкусняшку.
— Ведьмам уже хватит есть. Солнышко давно уснуло, сама ж говорила. после заката впрок не идет.
Возмущенно смотрю на князя. Ишь раскомандовался!
— Отдай!
— Нет! Потом же опять ныть будешь, что толстая.
— Когда это я ныла?
— Да всю дорогу этим занималась!
Где-то внутри шевельнулся разум. В чем-то ведь прав, конечно, не в том, что ныла, а что худеть снова придется, но голос рассудка был задушен совместными усилиями обиды и еще чего-то имени которого не знаю.
Не зная, что сказать, схватила со стола большой пирожок и почти половину запихнула в рот.
— Глашка! — в три голоса возмутились мои спутники. Даже Охта осуждающе посмотрела. Только царевна равнодушно откинулась на спинку стула и, сложив руки на груди, наблюдала за нами.
Показалось, что вижу себя со стороны: рот полный, как у хомяка собравшего зерно, фанатично горящие глаза, сообщающие окружающим, что съем вместе с пирожком любого кто попытается его отобрать, жирные руки… красота.
— Чего еще ожидать от дремучей деревенской бабы. С коровами росла вот и ведет себя за столом, как в хлеву.
Подавилась и закашлялась так, что из глаз слезы брызнули. Конечно, от кашля. От чего еще?
— Я ее убью, и пусть царь потом казнит. Одной гнилью на свете станет меньше! — вспылила подруга, осторожно стуча по спине.
— Руки да ноги коротки, недостанут.
Забыв о том, чем занималась, Забава кинулась к обидчице.
— У нас в заведении не шумят, — словно из-под пола перед нами появился хозяин. — Если уважаемым угодно подраться, то туточки за углом есть специальный ринг, для желающих силой помериться сделанный. Мы тут ставочки соберем; и вам хорошо и заведению прибыток.
Представила, как наши девицы полуголыми, словно уличные бойцы сходятся друг с другом, а вокруг толпа орущих и подбадривающих мужиков крутится и улыбнулась. Сквозь слезы, очень уж забавной показалась картинка в голове.
— Шел бы ты отсюда, пока я царю не рассказал, что ты его дочери предлагаешь, — беззлобно улыбнулся князь. О том же, что и я думает, точно.
Мужчина вытянулся в лице и немного побелел. Но весь вид Ольгреда показывал, что тот говорит правду и поэтому хозяин постоялого двора стал переводить удивленный взгляд с Забавы на Лизавету и обратно, пытаясь понять, кого же оскорбил.
Решить такую задачу оказалось ему не под силу. Ровесницы, в похожих и одинаково пропыленных сарафанах, растрепанные и зло пыхтящие друг на друга. Поэтому пробормотав:
— Продолжайте, если вам угодно, — он сбежал.
А по прошествии минуты появилась служанка с большим кувшином сбитня.
— Надо понимать, извинения, — покрутив кувшин, прокомментировал Еремей.
— Так-то он низко оценивает оскорбление дочери своего царя, — прокомментировала язва.
Вздохнула. Потом вздохнула еще раз.
— Раз тебя в детстве родители нормально вести с людьми не научили, придется мне воспитанием заняться.
— С какой стати?
— С той, что я старше тебя. Сестричка.
— Какая я…ой!
Охта, умница моя! Не только меня бить клювом может. И не сильно больно и соображение сразу улучшается.
— Первое правило, — подняла палец вверх и задумалась. — Ни с кем не ругаться, в наказание… — снова задумалась.
— Слабительное, — внесла предложение Забава.
— Для тебя. Если воспитывать, то сразу обеих, — улыбнулась в ответ. — А царевну трудом лечить будем, например, за каждую попытку поругаться будет чистить одного коня.
— Животинок не жалко? — ухмыляясь во весь рот, спросил князь, но в сам воспитательный процесс на правах жениха не стал.
Правильно, для него тоже стараемся. Попробуй век проживи с такой змеей в кровати. Непонятно, что раньше: заморозит или ядом плюнет.
— Жалко, но нам еще долго по разным теремам не разбежаться, так что придется учиться жить мирно.
— Вот еще буду я крестьянскими заботами руки портить, — не веря в то, что я выполню свое обещание, фыркнула Лизка.
Я, денник, лошадь, царевна и Забава.
— Ну и вонь же здесь. Совсем разленились конюхи, забыли, что денники чистить нужно?
Старый конюх, было, выскочил навстречу, но резко затормозил, услышав слова нашего недоразумения.
— Выбирай, на ком учиться будешь, — милостиво разрешаю.
Кони всхрапывают и подозрительно косят на нас глазами.
— Вот еще, — фыркает царевна, и руки свои белые на груди складывает.
— Значит, начнем с моего, — хоть родной скотинке меньше достанется. — Смотри, один раз показываю.