— Что же ты с собой делаешь, папуша! — всплеснула руками Вадома и, схватив какие-то тряпки, не обращая внимания на хриплые протесты, туго перетянула рану, о происхождении которой я даже не догадывалась.
— Что происходит? — прошептала я, обессилив от боли и страха.
— Всё наладится, мы всё исправим, — приговаривала цыганка, поправляя тёплый цветастый платок, которым укрыла меня.
— Отвяжи, — взмолилась я, чувствуя, как из глаз бегут крупные слёзы, стекая по вискам в волосы и уши.
— Не могу, папуша, я не знаю, на что ты теперь способна. Да и ты ли это? — грустно ответила Вадома.
— Не называй меня папуша, старая шувани, ненавижу это слово!
Неужели это произнесла я? И ведь даже голос появился, несмотря на хрипоту.
— Вот видишь, нам нужно вернуть ило в барунэ и тогда всё наладится, — проговорила она.
Судя по тому, что в речи Вадомы появилось много цыганских слов, старушка сильно волновалась. И по её словам выходило, что либо она помешалась, либо я выпустила из гримории что-то, что не стоило выпускать.
— Объясни, — прошептала я, чувствуя в какой-то степени облегчение от того, что не помню о произошедшем после того, как открыла книгу.
— Рано тебе ещё, папуша. И открывать барунэ было рано, и знать. Не готова ты, горе глаза застит, душа черноту принимает. Вот освободишься от прошлого своего, тогда и готова будешь, а уж захочешь принять, или нет — то только твоё решение будет, — как всегда ушла от ответа Вадома.
— К чему привели твои тайны? Я всё равно открыла гриморию и по незнанию сделала что-то не так. А если бы ты мне всё объяснила, этого не случилось бы, — сказала и отвернулась.
Вина и обида грызли, как голодные псы. Да, я совершила ошибку, но ведь цыганка могла это предотвратить, хотя бы немного приоткрыв завесу тайны своего прежнего ремесла. Теперь она называла себя састыпнарья, что означало целительница. А раньше эта маленькая, иссушенная годами, старушка была одной из сильнейших шувани Веринайских степей. Но, несмотря на огромный запас знаний, Вадома не учила меня управлять своими силами, наоборот, сдерживала и всячески отговаривала от познания своих возможностей. И вот итог, я пострадала, и страшно подумать, что пострадал ещё кто-то. Или может пострадать, если не удастся исправить то, что произошло.
Вадома только поцокала языком в своей привычной манере, когда была чем-то недовольна, и вышла, так и оставив меня связанной. Запах тлеющих трав одурманивал и я то приходила в себя, то впадала в полусонное состояние. Когда пришла в себя в очередной раз, за окнами вагончика было темно и тихо, внутри же горели свечи и всё так же тлели травы в чаше. А посреди вагончика сидели Вадома и Зария, склонившись над раскрытой гриморией и о чём-то споря в полголоса.
— Она не выдержит, мала ещё для такого, — шептала Зария, нещадно тыча пальцем в старую книгу.
— Сама мала, да душа старушечья, — возразила Вадома. — Чувствую, выдержит. Сейчас не то в себе держит, а горе да обида сил дадут вернуться. Местью девочка на земле держится, ради мести по ней ходит и не уйдёт, пока не отомстит… или не простит. Так то.
— Что вы собираетесь со мной делать? — спросила тоже шёпотом, будто боясь испугать и растревожить притаившуюся по углам тьму.
— Очнулась, пора, если ты не передумала, — проговорила Зария, пристально глядя на Вадому.
— Не передумала, я её поведу, а ты будь рядом, если что не так пойдёт, кидай барунэ в огонь. Уж лучше так, чем ещё кто вырвется.
— А вы меня не забыли посвятить в свои планы? И спросить, согласна ли я? — спросила, дёргая верёвки на руках.
— А нет у тебя выбора, чяёри, пока нет, — грустно улыбнулась Зария, и вышла из вагончика.
Вот теперь мне стало действительно страшно. Зария в принципе не умела грустить, она либо злилась, забрасывая Ронияка всем, что под руку попадётся, либо смеялась до упаду и всех задирала своим острым языком. Но грусти на её лице, наверное, даже муж никогда не видел!
— Послушай, папуша. Ты открыла не книгу, а барунэ — темницу, в которой уже больше пяти веков томятся грязные, жестокие духи, ило. Те, кто продал свои души бэнгу за силу и власть, но не смогли их удержать из-за жадности и гордыни. В тебе есть сила, но ило сильнее и хитрее, они увидели твои слабости и проникли в наш мир через них. Они сейчас притаились в тебе, и если их не вернуть в барунэ, то они выйдут наружу, захватят твои тело и разум. И польются реки крови, а кровь та будет на твоих белых ручках. Сейчас мы с тобой вернём вэрго в барунэ, закроем злых духов в темнице. Я поведу тебя, но победить зло в себе ты должна будешь сама, это твоя борьба.