Болотник щелкнул пальцами, и створки сами собой начали отворяться. За ними виднелась цепь факелов, как будто все жители вышли нам навстречу. После сумрака дождливого леса дрожащие огни показались слишком яркими, и я болезненно зажмурилась. Дейвас подтолкнул меня – пришлось идти, пытаясь сквозь плавающие перед глазами оранжевые пятна рассмотреть дорогу. Первое, что показалось неправильным – звуки. Я не слышала голосов. Только тяжелое дыхание, тихие вскрики, скрип пальцев по мокрому дереву. Сначала мне показалось, что это лишь игра теней, видения уставшего мозга. Но с каждым шагом я убеждалась – нет, не грезится. И тогда в сердце поселился холод.
Они смотрели на меня так, как я видела в кошмарах. Тех, что на самом деле были воспоминаниями – тех, где я снова оставалась одна перед толпой, испуганная маленькая девочка, впервые в жизни увидевшая, как люди превращаются в чудовищ. Но все они считали чудовищем
Я пытливо заглядывала каждому в лицо, пытаясь поймать хоть один взгляд – но все они отворачивались. Кое-кто ругался, иные плакали и дрожали, будто видеть меня было тошно. Все те люди, которым я помогала, которых лечила, отдавая всю себя, вычерпывая до донышка, потому что рагана иначе не может – потому что
- Я в тебе не сомневался, Болотник, – вдруг раздался знакомый голос, и деревенские прянули в стороны, пропуская Даргана Громобоя. – Оправдываешь свою славу.
- Она не пыталась сбежать, – сухо отозвался Марий. – Не в том была состоянии.
Я не сразу почувствовала, как его хватка изменилась, и плечо словно сдавили железные тиски.
- Что ж. Я рад, что ты не добил ее, а привел ко мне. Завтра на рассвете мы отправимся в Школу Дейва, где ведьма встретится со своей судьбой. Но прежде мне стоит сказать пару слов добрым людям, все это время принимавшим нас под своими крышами… - Дарган повернулся спиной ко мне и Марию и воздел руки, привлекая внимание притихших селян. Шепотки и гул стихли мгновенно, и Дарган заговорил – сильным, красивым голосом, далеко раскатывающимся в напоенном дождем и туманом воздухе.
- Люди! Благочестивые, честные люди! В ваш дом пришло Зло. Вы не смогли отказать в помощи одинокой девушке, и за это хвалам вам – вашим горячим сердцам, полным снисхождения и заботы о несчастных, попавших в беду. Но девушка эта оказалась порождением черного колдовства! В ней нет ничего искреннего – только безумная кровь ее предков – лаум, от которой нельзя ни сбежать, ни откупиться, ни позабыть о ее существовании!
С каждым его словом я словно погружалась в небытие, глохла и растворялась. Впрочем, нет. Не растворялась. Пряталась. Так далеко и глубоко, что достать меня оттуда не смог бы никто, даже если б Громобой решил взрезать мою грудь и вырвать еще бьющееся сердце.
Но он не приставил к моим ребрам черный меч. Он просто продолжал говорить.
- Вы позволяли ей касаться своих тел, но она проникала и в вашу душу, пуская там ростки ереси. Вы сами не заметили, как подчинились ей!
Толпа – не было сил назвать этих существ людьми – жадно подалась вперед, ловя каждое его слово.
- Я же говорила, что она нечистая! – выкрикнул вдруг знакомый голос.
Я подняла голову, пытаясь расплывающимся зрением углядеть, кто наконец решился открыть истинное ко мне отношение. И почти не удивилась, увидев довольное лицо и платье цвета крови. Аника.
Я долго носила в себе страшную правду о болезни Марьяны, но накануне зимних месяцев все же рассказала Артемию, что морового червя в его младшую дочь кто-то подсадил, воспользовавшись темным обрядом. Голова тогда только кивнул, запоминая сказанное – и о сути обряда, и о том, что проще всего его провести самым близким. Жаль, я не спросила его после, нашел ли он виноватого, а своими подозрениями делиться не стала, не желая вмешиваться в семейные дела. Видимо, голова предпочел закрыть глаза на мои предупреждения. Или, чего хуже, поделился ими со старшей дочерью.
И теперь сестрица Марьяны дождалась возможности отомстить.
Я не вслушивалась в ее слова, но по людям прокатилась волна изумленного шепота. Я горько усмехнулась. Наверняка она сейчас честит меня почем зря. Все это я когда-то уже слышала и сомневалась, что узнаю что-то новое, потому лишь снова опустила голову, завешивая лицо волосами.