Ведьмина Ласка (СИ)

– О, да. Нам пора, – она виновато смотрит на кота и птицу. – Я загляну, попозже. Но, есть шанс, в этот раз точно! Сегодня знаки целый день меня вели, – мурлычет котану на ушко, мягко поглаживая по шёрстке. – Будь хорошим мальчиком, Вася. Тем более, вот, тёзка твоя. И у неё ласка есть! Примите как своего!

– Кстати, о хорьках, – Кирилл лезет в переноску. В руках у него спящий в полном отрубе зверёк. – Какой-то полудохлый он. Точно очухается?

– Точно, – кивает Яда. Подойдя ближе, ласково чешет хорька меж ушей. – До утра проспит уж. Ты ему местечко сама подбери, где спать уложишь, ладно?

– Хорошо…

– Но лучше недалеко от себя. Он в новом месте проснётся, а твой запах уже знает, чтоб поспокойнее был.

– А если укусит?

– Нет, не бойся, точно тебе говорю.

Глава 3

Ян

Больно-то как. Это я вчера подрался небось с сельскими-то. Притащились, с соседнего Залесска, наглые рожи наших девок клеить. Самим мало, а тут эти...

Девки у нас в селе ладные, правда, всё больше теперь по "Костям" шастают. Местные им уже недостаточно хороши, городских, парфюмированных подавай. А было время какое… раньше-то.

Что ж так болит в боку? Хорошо, видать, меня отмутузили. Надеюсь, проломил пару голов в отместку... или это мне проломили. Не помню ни черта. Вроде и не пил до белых чертей, а чертовски хреново! В голове чернота и туман, как после самогонки бабы Любы.

Со стоном оглядываюсь. Изба не моя, незнакомая: склянки какие-то, травой воняет, аж нос заложило. Сарай, а не хата. Это у кого ж я так заночевал без удобств? Надеюсь, у приютившей ревнивого мужа нет. Не чувствую сегодня сил отбиваться. И так вон еле дышу, видать, рёбра мне переломали, гады Залесские.

Что-то чёрное огромной тучей движется с угла. Пячусь, шаря лапой в поисках дубины или ещё чего тяжёлого.

ЛАПОЙ.

ЛАПОЙ, твою мать!

Это ж что я пил до таких глюков?

Воспоминания картинками мельтешат в голове, вспыхивают, гаснут. До боли в глазах.

– Я ведь любила тебя, Ян! За что ты так? – некогда сине-свинцовые, как грозовое небо, глаза соседской Иринки теперь водянистые, потустороннее — пустые блюдца. Зрачок мутный и кожа зеленцой отдаёт.

–Чур меня, пить брошу! Вот те крест брошу пить!

– Тебе бы всё бросать. Меня, пить… Хотя пить бы бросить не мешало, да.

– В гробу я тебя видел с советами вместе! – буквально причём. Дня четыре, как справили поминки. Лично могилку копал. Землицу бросил, как положено. Хоть и не жених, а всё ж в последний путь проводить надо. Бабы все шептались: подымется неупокойница. Нет, мол, покоя утопленницам незамужним. Как будто замужние только в посмертии покой и обретают. Ишь. Это мужику женится – хомут на шею. А бабе что? Сидишь дома, как сыр в рассоле. Довольная, на полном обеспечении. Знай рожай да расти. Это тебе не лес рубить в поте лица. Потому и не захотел я жениться, на Ирке-то. Пришла, рыдает, мол понесла от тебя, батька с мамкой прибьют, если узнают. А я что? Служба спасения? Так и сказал, ещё надо доказать, что от меня. И вообще, я молод и полон сил, рано мне иждивенцев на шею камнем вешать. Ушла. Рыдая, всё живот рукой прикрывала. А потом… новости по селу пошли, что Иринка утонула на вечерней заре. Говорят, пошла купаться в одиночку. Искали дней пять. А как нашли, у меня чуть желудок через рот не выпрыгнул вместе с кишками. Глядел на утопленницу и вспоминал, что целовал распухшие синие её губы. Нет, когда целовал, нормальные были, яркие, как подведённые сладкой малиной, так и горели призывом на загорелом, красивом лице.