Ведьмина Ласка (СИ)

"Пороть — это я люблю" — довольно шелестит из своего тёмного чулана левый. Вроде загнал назад, а всё не уляжется гад, как буйный постоялец после попойки.

Берусь за ремень, намереваясь сменить брюки на спортивные штаны. Пока скручиваю, чтобы убрать на полку, представляю, как мягкая кожа со шлепком расчерчивает упругие ягодицы Серафимы ярко-розовыми разводами, а она, конечно, шипит, извиваясь, пытается ускользнуть, но кто ж её пустит-то.

— Чужих, значит? — глубокий её голос возмущённо вибрирует хищным рокотом, предвестником скорой бури. Хорошо знаю этот тон у женщин: когда ты сказал что-то не то и вот он, последний шанс одуматься.

Пожимаю плечами:

— Руны моей на твоей руке нет. Значит, и головная боль не моя.

— Так я пойду, раз не твоя, — Девчонка зло фыркнула, будто чем недовольна, и размашистым шагом направилась к двери. Недостаточно быстро, чтобы успеть до того, как встаю у неё на пути. Глупая своевольная птица.

— Я же сказал, пока Яда не вернётся, ночевать будешь тут.

— Койку тебе греть? — от возмущения её маленькая грудь вздымается, как кузнечные меха. Глаза светятся гневом, а полные губы отчего-то дрожат, как будто обижена. Чем, спрашивается, недовольна? Разместили с комфортом. Ну, ограничили слегка передвижение, так в её же интересах, между прочим. Сейчас пойдёт подружку свою горемычную искать, а найдёт бед на хрупкий зад.

— Мне не надо, я не мерзлявый. Сам кого хочешь согрею.

— Отойди, сказала. Я здесь не ночую, — глупая девчонка в самом деле пытается сдвинуть меня с места. Не справившись, фыркая и пыхтя, пробует обойти то с одной, то с другой стороны. Не для того столько веков мои предки Калинов Мост сторожат, чтоб пигалица мимо, вот так легко, прошла. Такие смешные её натужные попытки, что вопреки напряжёнке всего творившегося в "Костях" смеюсь в голос, а она только сильней пыхтит и злится.

— Я всё равно сбегу! Не будешь же ты меня всю ночь сторожить! — осознав, наконец, бесполезность своих усилий, Серафима замирает, сложив на груди руки.

— Похож на дурака? — легко подхватив её за талию, перебрасываю через плечо и несу в спальню, придерживая под колени. Сири, матерясь, лупит кулаками по спине, обещая мне разве что не в огне гореть живьём, вызывая этим новый приступ смеха. Бросаю её на кровать, как куль с мукой, а она тут же пытается соскочить. Приходится придавить коленом, пока шарю рукой в тумбочке в поисках верёвки.

Даже привязанная за запястья к спинке кровати, Серафима дёргается и осыпает меня первосортной бранью.

— Будешь сквернословить, намылю тебе рот.