— Вали, мешаешь уединиться, — буркнул ухажёр, а сам потянул снова руки к Васькиным плечам, как если бы боялся потерять контакт. — Ты свечку держать пришёл? — не оборачиваясь уже теперь, мужик поддел Васькин острый подбородок пальцами, а мне всё одно когти птичьи мерещатся, как у кур бабкиных.
— Вась, нормально всё? — сам не знаю, зачем спросил. Ясно-понятно и без слов, а чёрт дёрнул. В полумраке предбанника потяжелел воздух. Из-под двери потянуло предгрозовым лесом. – Вась?
— Вали уже, куда шёл, пока я тебя лётным путём не спровадил.
— А я не с тобой говорил, или ты Василий, может?
— Фёдор я, но познакомиться неприятно. Слушай, друг, мешаешь, не видишь? Девушка у меня стеснительная, а ты обознался, видать.
Да какой там обознался. Вовек от кого хочешь отличу. И глаза эти и губы ягодные. Всего раз довелось попробовать, а как сейчас вкус помню.
— Вася? — игнорируя явный посыл, поворачиваюсь к ней, всматриваюсь в лицо, а реакции ноль. Ну точно завороженная. Как в старой сказке детской: что воля, что неволя – всё одно.
Так точно ведь! Завороженная.
— Ах ты падаль, что ты сделал с нею? — оттеснив мужика от Васьки, схватился за грудки, крепко удерживая за полы дорогой, оранжевой рубахи.Ткань неприятно заскрипела под пальцами. Мужик сощурился, недобро, хищно, резко дёрнул плечом, рассчитывая, видно, перевести наш разговор в партер, но шанса я не дал. Уж чему научила подзаборная жизнь сиротинушки, так выгрызать свое зубами, отстаивать кулаками и защищаться. Пусть знал точно, что защищать девок – себе дороже, но не мог отделаться от чувства, что Васька в беде. И вроде бы не моё то дело, а подло бросить ее одну этому расфуфыренному индюку на растерзание. Да я ж не прощу себе потом. Не примеряясь, отпустил его рубаху и тут же, не дав одуматься, слева заехал в челюсть. Правда, и сам получил в ответку. Драться было неудобно, всё время боялся задеть Ваську. А она так и осталась заторможенная будто. Решив, что с этим потом разберусь, уклонился от удара, пригнулся и тараном придавил его спиной к стене, всадив в брюхо кулак. Огрёб по роже сам, да так, что в ушах зазвенело. Рот наполнился вкусом крови, а перед глазами поплыло, когда мужик, как-то извернувшись, приложил меня лбом о ту стену. Перед глазами поплыло. Сплюнув кровь, вырвался из захвата, не разбирая за кровавой пеленой, куда приходятся удары. Только ощущал, что попал, когда кулак впивался в чужое тело. А потом полыхнуло огнём. Васька завизжала, мужик зашипел. Я, прижавшись спиной к стене, чтоб не сползти им двоим в ноги кулем, пытался проморгаться и разобраться, что произошло. В мутном пятне рассмотрел-таки рожу Горыныча.
— Фёдор, твою мать. Тебе закон не писан? Или не читан? — сухо и как будто вовсе без эмоций просвистел мой начальник. Может, уже и бывший. За драку в первый же час работы точно не похвалят.
— Читан да не понят, — в свойственной шутливой манере ввернул Тим и метнулся к Ваське. — Ну Вася, ну глаз спустить нельзя. Я тебе велел что? Шаг влево, шаг вправо, а ты где?
— Тут я… — неуверенно протянула провинившаяся, ойкнула тихо: — Ян, — и я сразу же ощутил на лице прохладные прикосновения. — Это что? Из-за меня всё?
— Из-за тебя, беда ходячая. Забирай своего защитника и что б я вас в глаза ни видел, — со вздохом приказал Горыныч. — А ты, Федя, раз боги тебя прикрыли, решил, что управы не найдётся, да? Так ведь на каждый металл свой кузнец.
— Свой, может, и свой. А что мертво уже не помрёт, Горыныч.
— Так ты не мёртвый ещё пока. — И не живой, — и вроде рожа насмешливо-наглая, а в голосе горечь. Я такую хорошо знаю. Сам вечно через неё строил из себя не пойми какого храбреца. А самому удавиться хотелось, порою.
— И не оживёшь.
— Сука ты, Горынев, — вроде ничего такого ему Светослав не сказал, а тот кинулся на здешнего СБшника с кулаками и тут же заорал, сбивая со шмоток огонь.
— Ещё раз подойдёшь без почтения, зажарю, как курицу гриль, — и вроде звучало буднично, не как угроза, но сразу ясно, что лучше не проверять. Даже мне ясно, несведущему, а эти-то двое, небось, давно знакомы. — Забирай быстро запевалу своего и валите назад в курятник.
К удивлению, Федор набычился, глянул на нас с Васькой недобро, скупо кивнул Тиму со Светкой и правда скрылся в дверном проёме.
— Вы тут ещё? Я кому велел свалить? — по лицу Горыныча, ровному, как каменному, не удалось понять, злится он или что. Вроде говорили, что псих-психом, а вон – держится молодцом. Как будто все это раздражает его чуть больше пролитого на свежую рубаху пива.
— Это увольнение? — Ну а что? Уточнить уже сразу, чтоб знать, на что рассчитывать.
— Это отгул по состоянию здоровья. Завтра лечишься, послезавтра на смену. Опоздаешь — можешь не приходить вообще.
— Спасибо.
— На хлеб не намажешь, — Горынев усмехнулся, поворачиваясь к другу. – Тим, подкинь этих проблемных до хаты Яги, чтоб не нарвались по пути ещё на что. А я пойду за птицами прослежу.
Глава 25
– Прости…
– За что?