Ведьмина ночь (СИ)

— Не знаю, — покачала головой Наина. — Честно. Быть может, ей повезет.

— Но… может, и нет?

— Может, — Наина не стала спорить. — Об этом можно будет говорить, лишь когда девочка вырастет…

Она вновь коснулась лица.

— Ты хорошо подумала? Я не смогу все повернуть вспять. У тебя есть муж, который тебя любит. Отец…

— Поэтому мне и не страшно, — женщина обняла себя. — Я… как-нибудь справлюсь. А о ней будет, кому позаботиться…

— Хорошо…

Наина поднесла к губам руку, сложенную горстью, и дунула. Я видела золотое облако силы, окутавшее женщину. И улыбку на её губах тоже видела.

Счастливую.

Я пришла в себя уже в сумерках. Встала кое-как. Ноги затекли. И руки. И спина… и вовсе тело было на диво деревянным.

— Спасибо, — сказала я дубу, погладив кору. — Теперь я знаю больше.

Во всяком случае о том, что касается Наины. И Розалии.

Хотя все одно не понятно. Зачем она помогала дочери Розалии? А Розалия? На что она надеялась? Или… может проще? Может, темные ведьмы тоже способны любить? Хотя бы дочерей?

Или…

Розалия помогла Наине прожить чуть дольше? В обмен на помощь дочери? А потом… потом она просто ждала. И дождалась.

Я подняла арбалет, который все так же лежал на траве, смертоносный, опасный и в то же время совершенно бесполезный.

…Наина утратила связь с землей. И с силой. Потому что-то не видела. А что-то, если и видела, то… молчала об увиденном.

Скажи она про Марику и Дивьяна, от нее бы потребовали провести обряд.

Тот, на который сил уже не хватит.

А если бы отказалась, стали бы вопросы задавать. И, как знать, до чего бы дошли… с Василисой и братом Морислава и того понятнее.

Грустно.

Совсем.

Я почти добралась до края леса и нисколько не удивилась, увидев княжича, что сидел на лугу и плел венок.

— Привет, — сказала я и приветливо помахала рукой. Правда, потом спохватилась, что махание рукой с зажатым в ней арбалетом, может быть расценено превратно.

— Привет, — ответил Лютобор, поднимая венок. — Когда-то умел, а теперь вот рассыпается все.

— Как ты тут оказался?

— Понял, что ты ушла. И куда. Решил подождать. Раньше меня и близко не пускало, а теперь вот пустило. Ты эту штуку опусти… темная очень.

— Это да. Афанасьев принес.

Я тоже села. А княжич, пошарившись в травах, вытащил термос.

— Будешь?

— Чай?

— Чай, — согласился он. — И бутерброды были… много. Но я волновался.

Правда, пару мне все одно оставил. И мы сидели. Просто сидели и я говорила, говорила… а он слушал. Не перебивая. Не уточняя. Только когда я замолчала, сказал тихо:

— Мне нужно будет все это… пересказать. Или ты сама?

— Если понадобится, — я допила горячий чай. — Но… потом. Ладно?

— Ладно.

Он соглашается.

И арбалет сам подбирает. Прячет в сумку термос, пакет из-под бутербродов. И папку, которую я протягиваю.

— Афанасьев на меня дом оформил.

— И правильно, — княжич сумку закидывает на плечо и руку подает. — Если дом тебя принял, то он твой. А бумаги… пусть будут. Иногда и они нужны.

С ним легко соглашаться, что я и делаю.

По лугу идем вдвоем. И я слышу, как поют травы, напоенные силой, шепчутся, что близится та самая ночь, которая откроет скрытую дверь. И мне придется сделать выбор.

Только сперва…

— Завтра я уеду, — говорю и сама пугаюсь сказанного. — Я… мне надо туда, где я родилась…

— Во сколько за тобой заехать.

— А…

— С делами я с большего разобрался. Дальше без меня справятся.

Хорошо.

Наверное.

Ночь. Луна тонкая, зыбкая. Звезды яркие. Ветер пахнет травами и близкою рекой. А в ушах еще стоит шепот дуба, успокаивающий.

Утешающий.

Все-то у тебя, Ласточкина, получится.

И запертую дверь найти.

И выбор сделать.

Главное, выбирать не спеши. Подумай. А то ведь…

— Любомира, — зачем-то сказала я. — Можешь называть меня так.

И княжич не сразу ответил.

— Красивое имя, — сказал он. — Сильное… и красивое. Как ты.

Вежливый он.

Наверное.

Конец первой части.