Ведьмина сила

— Давай, ведьма, спасай нас, несчастных. Она уже достала и терапевта, и кардиолога, и психолога, и теперь требует подать ей патологоанатома. А Анатоль Михайлович, представь себе, очкует страшно и отказывается покидать любимый морг.

— Зачем ей патологоанатом? — я вздрогнула. Этот человек вызывал не слишком приятые воспоминания о «крещении» больничной работой.

— Напомнить, что по закону никто не имеет права изымать органы умершего без подписанного разрешения. И она с того света вернется, если узнает, что он продал «черным» трансплантолагам хоть кусочек ее бесценной печёнки.

Я хмыкнула.

— Весело тебе? И нам весело, да. Приходи, вместе развлечёмся.

— Уже.

До больницы — четыре дома, но баба Зина… Я быстро переоделась в длинное черное платье. Баба Зина — местная достопримечательность и очень подозрительная для меня как для ведьмы личность. Ей давно и серьезно за восемьдесят, а она патологически, неприлично здорова. И даже медицина в ее случае была бессильна. Бабку не брало ни одно лекарство, а от слоновьей дозы снотворного она только зевала и с утроенной силой жаловалась на «ой, чой-то в боку-то колет…». И требовала ведьму. В современную медицину она давно не верила, зато в собранные на закате травки, к облегчению больничного персонала, — вполне.

Обувшись, я надела плащ, прихватила сумку, закрыла квартиру и отправилась в больницу. Медленно и величаво, ибо я тоже местная достопримечательность, а темной ведьме не к лицу нестись сломя голову.

Цокая каблуками, я проходила под цветущими яблонями и обдумывала план действий. Без антуража и ритуалов бабку не пронять, а если не пронять, то она застрянет в больнице с ее извечным «ой, чой-то…» на несколько дней, персонал сляжет с истерикой, работа встанет… И с антуражем и ритуалом работа тоже встанет, да, но по другой причине — народ сбежится поржать за моей спиной. Какое унижение… Но раз выбрала такую роль и маскировку…

Охранник встретил меня стоя и нервно.

— Маруся… — и чуть не прослезился.

А со второго этажа неслось привычное и громкое: «Ой, умираю, милок, ой, Христом-Богом прошу, спаси! Ой, где ведунья-то наша?.. Ой…»

— А подать сюда Ляпкина-Тяпкина… — я вздохнула, собираясь с духом для представления. — Добрый день, Николай Васильевич. Что, желудок прихватило? Это от нервов, ничего серьезного.

— Маруся… — повторил он с облегчением, дежурно выдал халат с бахилами и перекрестил меня.

Будто это поможет… Беса из мира живых изгнать проще, чем бабу Зину из больницы, когда ее настигло внезапное «Ой…».

Поднявшись по лестнице на второй этаж, я скрылась в Стёпкином кабинете, распахнула шкаф и вытащила «антуражную» коробку. Из-под чьих-то туфель, но у меня там хранились килограммы бижутерии и косметика. Цирк…

В дверь предупредительно стукнули.

— Заходи, — я быстро красила правый глаз. Поярче и пострашнее.

Ахи-охи стали громче и сменились замогильным завыванием. И так — сутки напролет, и даже мне не всегда удавалось быстро их унять… Стёпа просочился в кабинет и плотно закрыл дверь. Не помогло. Казалось, баба Зина стонет из каждой щели.

— Всё, Мар, — он привалился плечом к косяку, — мы деморализованы, обескровлены, обессилены… Твой выход.

— Угу, — я взялась за второй глаз.

В коридоре громко хлопнула дверь, баба Зина завопила благим матом «Ой, умираю-у-у, спаситя-а-а!..», а мимо нас с истеричным ревом пронеслась медсестричка. Стёпа, махровый атеист, чуть не перекрестился.

— Слушай, а может в нее вселился кто, а? — спросил встревожено. — Может, отцу Федору позвонить?.. Только ему до нас пилить из своей деревни, но а вдруг…

— Не надо, — я закончила со «штукатуркой» и зарылась в коробку, звеня браслетами. — Нет у нее никакого «авдруга». У нее острый недостаток внимания и общения. Она здоровее всего больничного персонала вместе взятого. Ты кому больше веришь — мне, своему врачебному опыту или бабе Зине?

— Сложный вопрос, — признал он.

— А если ты снова заржешь в самый ответственный момент, я больше никогда сюда не приду, даже из уважения к тебе.

Стёпа, взрослый тридцатидвухлетний мужчина с двумя высшими образованиями и солидным «хирургическим» стажем, расплылся в глупой детской ухмылке. Взъерошенные светлые волосы, серьга в левом ухе, смешливые зеленовато-карие глаза, джинсы и очень популярная в городе майка. С черного фона из-под белого халата душевно улыбался маньяк с бензопилой, а кровавая надпись над и под его «фото» гласила: «Заболели? Тогда я иду к вам!». Шпана. Но руки золотые. И если человек хочет в свободное от работы время быть несерьезным — это его право.

— Стёп, прокляну.

— Ты не для этого меня от машины отскребала и собирала по кускам, — он нагло улыбнулся.