Кэкэ принялась вытаскивать из рюкзака свои вещи и раскладывать их на полу. Черный свитер, черный жакет, черные перчатки, черный шарф, три пухлых, набитых под завязку черных полотняных мешка: большой, средний и маленький. В эту же кучу легли ярко-красная блузка и ярко-красный блокнот. Последней Кэкэ вытащила на свет маленькую сумочку из блестящей черной ткани. Она была крепко завязана шнурком, на концах которого покачивались две ярко-красные стеклянные бусины. Когда на бусины попал просочившийся снаружи луч света, они тускло замерцали.
— Ой, а это что? – спросила Кики.
— Это моя шкатулка с сокровищами, то есть сумка с сокровищами. — Кэкэ взялась за одну из бусин и покрутила его в воздухе.
«Дрриннь! Дрриннь!» — зазвенел телефон.
— А, это, наверно, заказ! – Кики подскочила с места, побежала в свою комнату и сняла трубку, однако при этом она не спускала глаз с Кэкэ.
В трубке раздался мужской голос:
— Алло... Скажите... Хм, это... Это аллея Гинкго? — Человек говорил неуверенно, словно ему почему-то было неловко.
Кики привстала на цыпочки, чтобы лучше видеть Кэкэ.
— Нет, это... – начала было она, но тут связь оборвалась.
— А у тебя, похоже, дел невпроворот, — рассудительно проговорила Кэкэ, подняв взгляд на Кики.
— Всякое бывает, но сейчас просто ошиблись номером, — с напускной беззаботностью откликнулась Кики, растянув губы в улыбке.
Этим же вечером, когда Кики, вернувшись домой, открыла дверь, из дверной щели выпала и скользнула на пол половинка бумажного листа.
Кики подняла записку и прочла:
— Как витиевато написано... «Смиренно, любезность»... Так в древности писали. И о чем же меня хотят попросить? – пробормотала Кики.
Тук-тук-тук! — Кики робко постучала в деревянную дверь.
Она прислушалась, немного выждала, потом постучала снова. Никто не отозвался. Внутри было так тихо, словно в доме совсем никого не было. Кики отступила от крыльца и снова посмотрела на вывеску над входом. Та была изрядно потертой, к тому же на нее падала тень от соседнего дома, так что прочитать вырезанные на не буквы было нелегко. Кики приподнялась на цыпочки и напрягла зрение. Все верно, написано: «Лавка древностей».
— Нет, все-таки именно здесь... — Кики достала из кармана найденную вчера в двери записку и развернула ее. Ведьмочка снова встала на цыпочки, в этот раз, чтобы рассмотреть полустертый номер дома. – Да нет же, я не ошиблась. И не опоздала... Но почему же никто не отвечает? — пробормотала она.
— Странно... Не нравится мне все это, — прошептал Дзидзи, сидя у ее ног.
Здесь, в Виноградном квартале, почти все дома – ровесники Корико. Когда-то давным-давно на этой улице были ряды роскошных магазинов и в квартале кипела жизнь. Но потом в городе проложили новые улицы, широкие и прямые, люди облюбовали себе новые места для прогулок, и Виноградный квартал пришел в запустение. Теперь в здешних лавках продавали только всякие старые и антикварные вещи, под стать старым домам. Кики случалось бывать здесь и раньше, и всякий раз двери всех лавок были наглухо закрыты и вокруг царила такая тишина, что и не понять было, работают ли они вообще когда-нибудь. Даже если изредка и попадался открытый магазин, покупателей в нем было не видать.
Как-то раз в разговоре с Томбо упомянул этот квартал:
— Там принято открывать лавку на пару часов в день – не больше. Бывает, увидишь, что открыто, зайдешь – а там записка: «Я в кафе на Главном проспекте». Дойдешь до кафе – там тебе тоже рады не будут: «А ты точно хочешь что-то купить?» Словно им торговать вовсе неохота. Поэтому люди ходить и перестали. Зато туда можно ходить поглазеть на окна и витрины! Там интересно: столько всяких необычных вещичек разложено! Многие даже не очень дорогие, так что эти лавки – все равно что коробка с сюрпризом!
Кики снова попробовала постучать, и в этот раз дверь легонько покачнулась. Дзидзи испуганно вздрогнул и обвил хвостом ногу Кики. Кики тихонько приоткрыла дверь и заглянула внутрь. В лицо ей ударила волна затхлого воздуха. Кики робко зашла в лавку.
— Здравствуйте!.. Я из ведьминой службы доставки, по вашей просьбе... — Кики хотела сказать это громко и четко, но грло у нее перехватило, и получился едва слышный лепет.