Я вежливо отказалась: пусть, дескать, носится с детворой. И, снова поблагодарив, вернулась в домик. Проветрила, прибралась и, вооружившись диктофоном и блокнотами, отправилась проводить опрос. Проклятый дом, мёртвый омут, заброшенный колодец с призраком и свежий воздух, да.
Люди откликались по-разному: кто-то был рад за прополкой поболтать и посплетничать, а кто-то бурчал недовольно – мол, понаехали! – и нырял в парник. Но за день я успела обойти всех местных и лишь после восьми вечера, предварительно поужинав, отправилась фотографировать окрестности.
Нечисти возле проклятого дома не оказалось. Сделав пару снимков, я через лес выбралась к озеру – удивительно безлюдному. Разъезжались далеко не все – примерно половина обитателей общества отдыхала в отпуске, и жаркий день плюс тёплый вечер плюс законченные дела располагали к купанию. Но нет: на озере – ни души.
Я села на траву передохнуть и сделать фотографии. Озеро лежало в низине: формой – ровный овал, в тусклой и неподвижной воде отражались облака, у берегов зеленела ряска и шумели камыши. А дальше, за озером, на неровной возвышенности рваным каре темнел лес. Я насчитала три спуска к воде с расчищенными берегами – то есть люди здесь бывали, но нечасто. Ах да, омут же мёртвый… Вроде он где-то на середине водоёма находится.
Сделав пару снимков на телефон и расслабленно подышав, я с сожалением встала и отправилась искать колодец с призраком. Тропа, по которой я вышла к озеру, огибала его с двух сторон, взбиралась на холмы и убегала в лес. И именно в лесу, слева от озера, мне и посоветовали искать колодец. По слухам, там когда-то находилась деревня, но сильно разливающееся по весне озеро вынудило её обитателей перебраться повыше – на место будущего садового общества. А деревня постепенно заросла лесом вместе с заброшенными постройками, колодцами и кладбищем.
Старинное кладбище на закате – романтика…
Спустившись вниз по тропе и обойдя озеро, я поднялась на холм и приблизилась к лесу. И опять отметила: никаких насекомых, ни комарья, ни вездесущих мошек. Ни, само собой, бабочек. Неужто «нетопырь» всех распугал? Спрошу, если встречу. Но в последнем я сомневалась. Наверно, не появится. Зачем нечисти объяснять то, что обычному человеку знать не положено? Предупредил об опасности и навёл на настоящую ведьму – и на том спасибо.
В лесу царили тишина, влажность и закатный сумрак. Солнечные лучи пронизывали берёзовую рощицу, вычерняя древесные стволы, замирая в неподвижном воздухе золотыми иглами (или – коридорами, по которым в наш мир проникали мириады крошечных, танцующих в солнечном свете существ). Слабо шелестели макушки берёз. И так здесь спокойно и умиротворённо гулялось, отдыхалось, дышалось…
Я шла едва заметной тропой, вьющейся в море папоротника. И опять – никаких насекомых. Подозрительно. Помню, как в детстве с родителями по грибы ходила: травинку тронь – и над тобой уже готовое страшно мстить за растревоженный покой грозовое облако из мошкары, комарья и прочей… нечисти. А здесь… Мухоморы и земляника на прогалинах у берёз. Бесконечные заросли папоротка, хвоща, дикой малины и шиповника. Мелкие поганки и мох на изогнутых стволах. Слежавшиеся комки старой паутины на корявых ветвях. В общем-то это «безнасекомье» – приятное исключение из правил леса, но… подозрительно. Любопытно.
Колодец нашёлся минут через десять. Утопающий в колючих кустах, покрытый толстым слоем мха, с тропы он напоминал обычный холм, и если бы председатель загодя не показал мне фото, я бы прошла мимо. Тем паче обещанного воющего привидения не наблюдалось. И не слышалось.
Раздвинув ветки, я с интересом заглянула в колодец. Крышки не было, и из вязкой тьмы пахло гнилой сыростью. Камень внутри тоже порос толстым слоем мха, и кроме оного я ничего не увидела. А услышала, только когда сама шалости ради громко ухнула – и ответило мне лишь эхо.
Я прислушалась к глухому «отклику», выпрямилась и хмыкнула. Ну да, если загодя положить в ведро девайс с записью голоса, скажем, плачущего ребёнка и опустить его на дно, то поутру сонные грибники много чего вспомнят – и матерей всех времён и народов, и Господа-Бога, и его антагониста с проклятой свитой, и много непечатных, но милых русскому сердцу слов, и даже японский «Звонок», если хватило духу посмотреть.
Держа колодец на прицеле телефонной камеры, я попятилась, сделала несколько снимков, проверила полученное, убрала сотовый в карман бриджей и обернулась. И с воплем отпрянула в сторону, споткнувшись, взмахнув руками и едва не сев в шиповник. «Нетопырь» стоял в шаге от меня и терпеливо ждал, когда я его замечу.
– Господи, вы не можете, что ли, по-человечески появляться?.. – я прижала руку груди. Сердце от испуга заходилось как сумасшедшее.
– Отшутиться бы, что не могу, ибо не Господи, но не будем углубляться в религию, – он улыбнулся. – Не привык к людским… слабостям, Рада. Извините. Мне казалось, я так шумел…
В его голосе, впрочем, извинения не ощущалось.
– Нечисть… – пробормотала я нервно, потирая шею. – Поди всех людей считаете… слабаками?