Спрятав письмо в карман бриджей, включив свет и сев на ящик, я подняла с пола шейный платок. На серебристо-сером шёлке отчётливо выделялись тёмные пятна и полосы.
– Кровь? – я посмотрела на пса.
Он кивнул.
– Гульнары?
Отрицательно мотнул головой. У меня появилось нехорошее предчувствие.
– Бабушки?
Сначала Глон несогласно тряхнул головой, а потом кивнул.
– Кого-то из семьи?
Кивок.
– Марьяны?
Нет.
– Кого-то из её сестер?
Да.
Значит, проклятая не только к Марьяне наведалась… И, наученная собственным психом, постаралась держать себя в руках, чтобы добыть необходимое. И добыла.
– Спасибо, Глон.
Свернув шарф и убрав его в сумку, я открыла книжку и погрузилась в чтение. Удивительно, но эти записи Гульнара вела разборчивым почерком – мелким, но внятным. И начинались они… пять лет назад. С череды неприятностей, о которых проклятая упоминала вскользь, будто заодно дневник вела. Правда, указывая не точные даты, а номера годов под разделительными линиями.
«В Кругу отказали
Несколько, значит. Один к Вере Алексеевне приклеился, второй – ко мне…
«Завтра в 10:00. Ничего важного. Глупые сплетни. Роюсь дальше».
«Ложная ниточка. Два года поисков зря. Одно уточнение – и всё в мусорку… Но есть ещё одна».
«О. О. приходила. Сказала, всё зря. Нет их. Но я-то
Кто такая О. О.? Подруга или наставница?
«Не верю, что нет. Хочу в закрытые. А. обещал помочь».
Ещё и некий А.
«В субботу в 17:00. Проклятые сны. Устала. В архив надо».
«Всё в бумаге. Дом в бумаге. Сны в бумаге. Жизнь в бумаге. Ненавижу. Быстрей бы закончить…»
«Б. подозревает. Кто сказал? Кровь? Медитации? Надо написать. Не то сорвётся».
«А. такой приятный… Жаль, наблюдатель. Но помогает. Кажется, нравлюсь… В закрытый после 12 ночи. А. сказал, ему можно».
Я листала записную книжку, погружаясь в последние годы жизни Гульнары. Некоторые страницы были вырваны и дополнены вставными листами, некоторые – обрезаны наполовину или сильно измяты, некоторые заляпаны чайно-кофейными пятнами. А ближе к концу записей обнаружилась вклеенная фотография. Мелкая, паспортная. Приятное лицо некоего парня перечёркнуто крест накрест. А ниже – короткое пояснение: «Сволочь. Многого хотел. Дальше сама. Не сдал бы…»
Остановившись на предпоследних листах, я вынырнула из записей. Глон по-прежнему лежал на полу рядом со мной, а Бахтияр уже всё закончил и гремел на кухне, шумел водой.
«Б. скоро вернётся. Слава богу. Устала. Рассказать придётся. Орать будет… В среду в три к Г. Последняя надежда. Дополню тропу. Не хочу пропасть. Хочу доказать. Мир в опасности».
Г. – это, надо полагать, Гюрза, то есть бабушка.
«Г. говорит, у меня дар стародавних. И все сны – из-за него. Учить хочет. А я не знаю. Страшно. Привыкла. Г. сказала, есть места силы, а там – амулеты, питающие схрон. Рядом всегда кто-нибудь голодный ждёт – в мир хочет. Можно «бабочку» подкараулить. Завтра в четыре повторно».
Так вот что это такое – места-маяки…
«Да, есть знаковые места – нашла по трупам стародавних. Они просыпались и подыхали от голода, сжирали друг друга. Вспомнила, что рассказывали сны. Артефакты из схрона заряжают носителя знаний, а дальше – нужная кровь, дверь и… К Г. в десять. Если что-то случится… Б. найдёт по тропе и фантомам».
«В восемь к О. Что-то знает, но… не доверяю. Мутит. Своего хочет. Надо подстраховаться. В девять архив. Проверю».
Интересно, О. – это мужчина или женщина? И не О. О. ли?
«Г. отказала. Всё. Это конец. Так плохо… Ради чего?.. О. говорит намёками, в семь встречаемся. Потом пойду по точкам до двери. Выбора нет. Обновила тропу. Рискну достать «бабочку», чтобы сравнить. И кто знает…»
А дальше – несколько пустых страниц. Всё.
– Ну что? – заклинатель, оказывается, просочился в коридор мимо меня и, привалившись плечом к стене, терпеливо ждал.
– В тех местах, куда привели письма, находятся защитные артефакты, питающие могильник, – я встала и протянула ему записную книжку. – Плюс нужна кровь ключа.
…и у меня теперь есть шарфик.
– Ясно, – у Бахтияра и рука дрогнула, и что-то в глазах. – Научная работа на кухонном столе. Введение, три главы и заключение. Почерк страшный, но, думаю, это чистовик. А для заклятья Гуня, скорее всего, использовала речь-выступление.
…или автореферат.
– Три главы? – уточнила я.
– Да, три. Точно. Осталось последнее письмо, верно?
Я достала новый лист-гармошку из кармана и развернула.
– Ну да, – прищурился, наклонившись, заклинатель, – это заключение.
Мне вдруг стало страшно. Безвестность и подвешенность, конечно, тяготили и напрягали, но финиш – там, где захоронена стародавняя нечисть, там, куда нет ходу непосвященным… Финиш пугал до дрожи.