Ведьмина зима

— Что Медведь имел в виду, — спросила она, — когда умолял тебя?

Морозко нахмурился, но вместо ответа поднял ладонь, сложенную чашей. Вода собиралась в его ладони.

— Я подозревал, что ты спросишь, — сказал он. — Дай руку.

Вася послушалась. Вода осторожно полилась из его ладони на порезы на ее руке и пальцах. Они заживали, пронзая мгновение болью, раз и все. Вася отдернула руку.

— Мертвая вода, — сказал Морозко, стряхнув оставшиеся капли. — Это моя сила. Я могу восстанавливать плоть, живую или мертвую.

Она знала, что он мог исцелять, с первой ночи, когда встретила его, и он исцелил ее обморожение. Но она не связывала это со сказкой, не подозревала…

— Ты сказал, что можешь исцелять только раны, которые нанес сам.

— Да.

— Еще ложь?

Он сжал губы.

— Часть правды.

— Медведь хотел, чтобы ты спас жизнь Константина?

— Не спас, — сказал он. — Я мог восстановить плоть, но он уже далеко ушел. Медведь хотел, чтобы я исцелил плоть его священника, чтобы он мог вернуть его. Мы с братом вместе можем возвращать мертвых, ведь дар Медведя — живая вода. Потому он просил.

Вася хмуро разглядывала руку и пальцы со шрамами.

— Но, — добавил Морозко, — мы не действовали вместе. С чего нам? Он ужасен. Он и его сила.

— Медведь горевал, — сказала Вася. — Горевал, когда отец Константин…

Морозко издал нетерпеливый звук.

— И злодеи могут горевать, Вася.

Она промолчала. Она замерла, пока дождь лил вокруг них, ошеломленная тем, сколько всего не знала. Зимний король был частью задержавшейся бури, его человечность была тенью его истинной сущности, и его сила росла, пока лето шло на убыль. Его глаза блестели в темноте. Но он заботился о ней, придумывал планы. Зачем ей думать о Медведе или Константине? Они оба были убийцами, оба пали.

Стряхнув тревогу, она сказала:

— Ты встретишься с моей сестрой? Я пообещала.

Морозко удивился.

— Прийти к ней и попросить твоей руки? — спросил он. — Это что — то изменит? Может стать хуже.

— И все же, — сказала Вася. — Иначе я…

— Я — не человек, Вася, — сказал он. — Клятвой меня не связать, и я не могу жениться на тебе по законам твоего бога и народа. Если ты хочешь уважения сестры, ты его не получишь.

Она знала, что это так, но…

— Я бы хотела, чтобы ты все равно встретился с ней, — сказала Вася. — Может… она хоть не будет бояться за меня.

Тишина, и она поняла, что он дрожал от беззвучного смеха. Она обиженно скрестила руки.

Он посмотрел на нее сияющими глазами.

— Вряд ли твоя сестра успокоится, — сказал он, перестав смеяться, — но я приду, если хочешь.

* * *

Ольга была в комнате Марьи, приглядывала за сном дочери. На бледном лице девочки были следы долгого напряжения. Она взяла на себя слишком много, и Ольга ощущала себя не менее уставшей.

Вася замерла на пороге, вдруг засомневавшись, будут ли ей рады.

Кровать была с периной, шкурами и шерстяным одеялом. Вася на миг захотела снова быть ребенком, упасть на кровать рядом с Марьей и уснуть, пока сестра гладила ее волосы. Но Ольга повернулась на тихие шаги Васи, и желание пропало. Она уже не могла отступить.

Вася пересекла комнату, коснулась щеки Марьи.

— Она будет в порядке? — спросила Вася.

— Она просто устала, как мне кажется, — сказала Ольга.

— Она была очень смелой, — сказала Вася.

Ольга без слов пригладила волосы дочери.

— Оля, — смущенно сказала Вася. Все спокойствие, которое она собрала в комнате Дмитрия, покинуло ее. — Я… говорила, что ты можешь с ним встретиться, если захочешь.

Ольга нахмурилась.

— С ним, Вася?

— Ты просила. Он здесь. Встретишься с ним?

Морозко не ждал ответа, но и не прошел в комнату через дверь, как человек. Он просто вышел из теней. Домовой сидел у печи; а теперь вскочил на ноги, скалясь. Марья заерзала во сне.

— Я не собираюсь им вредить, кроха, — сказал Морозко домовому.

Ольга вскочила на ноги перед кроватью Марьи, словно пыталась защитить ребенка от зла. Вася напряглась, вдруг увидела демона холода глазами сестры — как тень с холодными глазами. Она начала сомневаться в своей затее. Морозко отвернулся от домового и поклонился Ольге.

— Я тебя знаю, — прошептала Ольга. — Зачем ты пришел сюда?

— Не за жизнью, — сказал Морозко. Его голос был ровным, но Вася ощущала, что он опасался.

Ольга сказала Васе:

— Я помню его. Помню. Он забрал мою дочь.

— Нет… он… — неловко начала Вася, но Морозко бросил на нее тяжелый взгляд. Она притихла.

Его лицо не изменилось, но все тело было напряжено. Вася понимала, почему. Он хотел быть ближе к людям, чтобы его помнили, чтобы он мог существовать. А Вася тянула его еще ближе, как мотылька огонь свечи. Теперь он смотрел на Ольгу, понимал боль в ее глазах. Ему придется носить это с собой по долгим дорогам жизни.

Он не хотел. Но не двигался.

— Это мало утешает, — осторожно сказал Морозко, — но у твоей старшей дочери впереди долгая жизнь. А младшую… я буду помнить.

— Дьявол, — сказала Ольга. — У моей малышки даже не было имени.

— Я все равно буду ее помнить, — сказал зимний король.

Ольга еще миг смотрела на него, а потом ее тело согнулось от горя. Она закрыла лицо руками.

Вася беспомощно подошла к сестре, робко обвила ее руками.