Ведьмино отродье

— Течением. Ты ж слышишь, как скрипит? А ветра нет. Такое вот течение — ого! И я сказал ему: да, это так, ты, боцман, верно догадался нам из него, из этого течения, не выгрести, и нас будет нести всю эту ночь… ну, ту, которая прошла… а после еще день и ночь — и приплывем. Куда? Н-ну, я ему, Базею, так сказал, что нам с тобой и про течение было заранее известно. Оно, это течение, я так сказал, такое: весной оно направлено на юг, а осенью оно течет обратно. Так что до осени, я так ему сказал, мы там и просидим, на той земле, на южной. И там, сказал я, золота… А он спросил: «Магнитного?» А я сказал: «Ты через день все сам узнаешь!» Тогда он стал говорить, что завтра его не устраивает, он хочет знать прямо сейчас. А я на то сказал: «Как хочешь! Не нравится — веди их, косарей, сюда, на ют, я сам себе удавку затяну, сам по доске пойду! Но понукать собой я не позволю. Особенно всяким скотам!». И я вскочил! Да, я его не видел, р-ра, я только слышал, как он захрипел и заплевал… А все равно не рыпнулся, ушел! Быстро ушел! И с той поры они там все молчат. Да, и еще. Вот, — и Вай Кау взялся за оправу, — глянь, как там у меня они… и снял очки.

Рыжий подался к адмиралу, посмотрел… сглотнул слюну и не ответил. Тогда Вай Кау поморгал, потом повел глазами вправо, влево, опять спросил:

— Заметно? А?

Но Рыжий снова промолчал, не зная, что сказать. Взгляд у Вай Кау был… Р-ра! Взгляда-то как раз и не было, а были лишь глаза — пустые, безразличные, сухие; был в Выселках один такой старик, и у него…

— Хва! — рявкнул адмирал, схватил очки, надел их, приосанился, шепнул: — Идет! Журнал!

Рыжий подал ему журнал, помог найти последнюю рабочую страницу…

Вошел стюард, стал накрывать на стол. На этот раз он делал это медленно, с подчеркнутым усердием: пододвигал, отодвигал тарелки, позвякивал бокалами, вздыхал… И адмирал не выдержал, резко закрыл журнал и поднял голову.

Стюард застыл, сложивши лапы на груди, опасливо глянул на дверь…

Тишь-тишина — и здесь, и там у них, на палубе, вот только волны, как всегда, толкутся в борт, толкутся, борт скрипит…

— А весла где? — строго спросил Вай Кау. — Я их не слышу. Почему?

Стюард вздохнул, но не ответил.

— Где весла, а?! — опять спросил Вай Кау. И, помолчав, ответил сам: А весла сушатся. Весь экипаж на баке. Ждут, что я выйду к ним. Так?

— Так, — кивнул стюард.

— Зря ждут. Я очень занят. Я дело делаю, — и адмирал ткнул лапой в журнал. — А то, что они там стоят и думают, что выстоят, так это все пустые суеверия. Кто нынче вахтенный?

— Базей, — тихо сказал стюард.

— Как так?! Опять Базей? А почему?!

— У Гезы кровь горлом пошла: лежит, не поднимается. Метнули жребий, выпало Базею. Вот он опять и заступил… Так вы к ним выйдете?

— Нет!.. А хотя, — Вай Кау взялся за очки, поправил их на переносице и настороженно спросил: — А Геза, что, он вправду сильно плох?

— Да. И не только он один, а еще семеро гребцов и двое марсовых. Вот их и отнесли на бак. И там им вроде стало легче.

— И у всех горлом кровь?

— Да нет, по-всякому. Вот, скажем…

— Хва!

Стюард весь дернулся, застыл. Вай Кау, помолчав, сказал:

— Так, в общем, так… Я выйду к ним. Но не сейчас — еще чуток подумаю… Иди, чуть что, я позову. Иди, иди!

Стюард ушел. Вай Кау посидел еще, подумал… А после, так и не притронувшись к еде, встал и залез в гамак. Уже оттуда он сказал:

— А ты поешь, поешь. Ты на меня не обращай…

Но не договорил, а словно враз окаменел: лежал не шевелясь. А Рыжий…

Есть ему, конечно, не хотелось — ел через силу, то и дело запивал. Порой поглядывал на адмирала. Потом, поев, собрал посуду и перенес ее на тумбочку, составил, потом утерся — очень тщательно — и подошел к иллюминатору.

Да, за кормой действительно вздымались довольно-таки большие буруны. «Тальфар» шел справно, не заваливал… А море было гладкое, блестящее, как зеркало. И — духота: ни ветерка, ни облачка. И — тишина: весла на сушке, весь экипаж ушел на бак, и там они сейчас совещаются, как им быть дальше. Р-ра! Да какое уже дальше! Вай Кау окончательно ослеп, у Гезы горлом кровь, а еще семеро гребцов и двое марсовых… А что она тебе на это скажет? И Рыжий запустил лапу за пазуху, достал моне…

Нет, не успел!

— Р-ра! — вдруг воскликнул адмирал. — Вот так дела! Ты где это сейчас?

— Здесь, — отозвался Рыжий. — Вот, смотрю. Ход — пять узлов, не менее.

— Пять, х-ха! К обеду будет семь, а то и десять. А к ночи… Как ты думаешь?

— Н-не знаю.

— А надо знать! Иначе что это за штурман? Так вот… Да! — и тут Вай Кау сел, зевнул и потянулся, потом наощупь разыскал свисавший с потолка шнурок и трижды дернул за него: вверху, на палубе, затренькал колокольчик.

Ого, подумалось, а не затеял ли он чего недоброго? Вряд ли, конечно, ну да мало ли! И, чтоб потом не каяться, Рыжий неслышно распахнул иллюминатор, встал на приступочку…

Но обошлось! Пока что обошлось. Вай Кау кое-как спустился вниз и, повернувшись к Рыжему, сказал: