Теперь Сэнтей уже открыто, гневно улыбался. Ему было смешно. И в то же время его душил гнев.
— Но почему?! — воскликнул Рыжий. — Я, что ли, не прав? Или…
— Не знаю! — резко оборвал его Сэнтей. — Ты запросто, как будто о каком-то своем закадычном дружке, рассуждаешь о Создателе, о его замыслах, легко берешься их оценивать… А я так не умею. Не смею! Мне кажется, что рассуждать о том, чего нам не дано постичь, просто бессмысленно. Так, трата времени, забава для ума, и не более того. А я — ученый. Зачем ты шел ко мне? Витийствовать? Хвалиться своим смелым словом? Тогда иди в костярню. Нет денег на вино, так я их тебе дам. Не в долг, а просто так, за твои прошлые заслуги. Прямо сейчас. Вот погоди, — и с этими словами он действительно потянулся к тумбочке…
— Нет! — выдохнул Рыжий.
— Что?! — крикнул Сэнтей.
И вновь — глаза в глаза! Глаза учителя и…
Да, ведь так оно и есть. Была идея, были доказательства. А воплощение… Да, можно, запершись, сидеть у себя в комнате еще и год, и два, и три… Но так ничего и не сделать; не получится. А почему это так? Да все очень просто! Нет оппонентов, нет свежих идей, нет спора… И, значит, нет жизни. Потому ты и пришел сюда — за жизнью. Конечно, зурр предупреждал, нельзя сюда ходить, ни в коем случае. Но оставаться одному тоже нельзя! Ведь только здесь, у братьев, еще есть надежда, что кто-нибудь из них тебе поможет, что-нибудь объяснит, а то и просто натолкнет тебя на новое, нетрадиционное решение. Ведь что есть истина? Она рождается в дискуссии. А здесь как раз…
— А может быть, — опять, только теперь уже безо всякого раздражения, заговорил Сэнтей, — а может быть, я и не прав. Вот как-то сразу перебил тебя, а по-хорошему надо было бы дать тебе подробно, обстоятельно высказаться. К тому же: а вдруг у тебя есть какие-нибудь любопытные подтверждающие факты, кто знает! Но ты, я вижу, так пришел, без ничего, даже без тезисов.
Рыжий еще сильней насторожился. Смотрел на Сэнтея, гадал: хитрит он или нет? Или действительно сомневается в своей правоте? Или… Ну, Рыжий, знаешь ли, хватит тянуть! Не веришь ему — уходи. И снова запрись у себя, снова сиди ночами. Или…
И Рыжий решился.
— Есть, — сказал он, откашлялся и приосанился. — Есть некоторые факты, да, — и после недолгой паузы уже совершенно смело продолжил: — Вот первый факт — симметрия. Суть ее такова: если бы на Земле существовал только один Континент, а не два, то мир, лишившись равновесия, давно перевернулся бы. А так он стоит неподвижно. Все мы тому живые свидетели, — и Рыжий замолчал, испытующе глядя на учителя.
Тот усмехнулся и сказал:
— Понятно! Видно… М-да, сразу видно, что ты очень долго ни с кем не общался, и твоя мысль, предоставленная самой себе, с каждым днем уводила тебя все дальше и дальше от истины. То есть ошибка, допущенная в первой логической посылке, умножилась на ошибку во второй, затем в третьей, пятой, десятой — и все это в геометрической прогрессии. Ну а к чему это в итоге привело? Да к тому, что, будь сейчас с нами Юрпайс, он сразу бы изобразил стремительно ниспадающую экспоненту, которая и соответствует ходу твоих, увы, ошибочных умозаключений. Но оставим в покое Юрпайса, тем более что он был весьма несправедлив к тебе. Он вообще предвзято судит обо всем и потому за всю свою жизнь так ничего и не добился. Взять хотя бы его теорию о множестве взаимно совмещенных объемов или, как он их именует, измерений. Ведь если же такое допустить, то… Гм! Нет, мы отвлекаемся! Итак…
Сэнтей сидел, поигрывая вилкой. Да, перед Рыжим снова был тот же самый, привычный учитель — спокойный и уверенный в себе; он не спешит, он терпеливо объясняет, его определения ясны и кратки. И говорит он, как всегда, негромко и неторопливо:
— Итак, ты думаешь, что Южный Континент удерживает Землю в равновесии. Мы, то есть, наверху, а он, то есть, внизу. Красивая гипотеза… Ну а теперь скажи, где у Космоса верх, а где низ? Он, Космос, что, не везде одинаков?
— Д-да, — дрогнувшим голосом ответил Рыжий. — Конечно. Его верх — это Неподвижная Звезда. Вокруг нее вращается небесный свод. И если посчитать ее точкой отсчета…
— Ну а Земля? — нетерпеливо перебил Сэнтей. — Она что, тоже, что ли, движется?
— Нет… Земля неподвижна.