Ведьмино отродье

Ловел запротестовал. Он дрова таскал? Таскал. А теперь у него отбирают заслуженную награду: взглянуть на королевского менестреля. «Королевский менестрель» — слова звучали, как песня. И никогда ему, Ловелу, не дадут увидеть или сделать что-нибудь интересное! Но Жеан уже выхватил у него дрова и хлопнул перед самым его носом дверью.

Он стоял во тьме под влагой, падавшей с неба, стоял перед глухой деревянной дверью, и внезапно мятежный огонь зажегся у него в груди: важнее всего на свете стало увидеть, увидеть этого Роэра, королевского менестреля. А не увидь его он, так до конца жизни — Ловел не объяснил бы, откуда знал, но странным образом знал — до конца жизни и быть ему, Ловелу, перед захлопнутой дверью.

Ему, в горячке, достало ума сообразить, что если он толкнет дверь и ворвется, то налетит на Жеана, который свернет ему шею и выкинет* вон прежде, чем Ловел успеет хоть мельком увидеть королевского менестреля. Тогда Ловел подобрался к светившемуся окну, но в глубокий оконный проем заглянуть не хватало роста. — До Окна Ловел как ни старался, не мог дотянуться. Значит, все-таки дверь — но потом, когда Жеан уйдет. Ловел спрятался в углу за выступом стены и присел. Не такое уж укромное место, но почти совсем стемнело, и кто бы мимо не шел, будет спешить, нагнув голову, — защищаясь от снега…

От жуткого холода у него зуб на зуб не попадал, но, к счастью, Ловелу не пришлось долго ждать: дверь отворилась и вновь затворилась. Жеан вышел, позванивая монетами в руке, и скрылся в постройке, занимаемой кухней. Теперь! Если он хочет посмотреть на Роэра, то теперь же, прежде чем придут к гостю с водой для омовения рук, прежде чем придут накрывать стол. Они могут вот-вот появиться. Ловел пробрался из своего укрытия к двери покоя, приоткрыл ее, проскользнул внутрь и сумел прикрыть дверь беззвучно, удержав под напором ветра.

После бушевавшей снаружи непогоды ему показалось там так тепло, так тихо, уютно. Укрепленный на стене факел осветил — направил от него — три-четыре ступеньки, ведущие к какой-то крипте, а налево несколько ступеней вели вверх, в узенький коридор. И как раз там, где коридор поглощала тьма, стояла чуть приоткрытой дверь в Назарейский покой, и полоска яркого света от факела обозначилась на противоположной двери стене. А еще оттуда доносился щебет, посвист, мягкий напев скворца. Роэр, наверное, держал при себе прирученную птицу. И пока Ловел, затаившись, присматривался, прислушивался, фантастическая длинноногая тень прочертила отсвет факела на стене коридора, но тут же пропала.

Ловел вдруг испугался. Все казалось началом какого-то сна, а в снах никогда нельзя быть уверенным. Но обратно повернуть он и не думал. Он бесшумно прокрался вверх по ступенькам к двери и припал к щелке, чтобы увидеть комнату хоть одним глазком!

Он увидел край кровати с пологом из темной материи, на кровать был брошен мокрый, подбитый мехом плащ и шапочка с пучком потрепанных перьев бойцового петуха, скрепленных драгоценной булавкой. Смелее сунув голову в дверь, он увидел развязанный вьюк, вывалившуюся из него на пол пару модных туфель с загнутыми носами и много разной одежды. У камина стояли промокшие ботфорты. Скворец по-прежнему распевал, но и скворца, и королевского менестреля скрывала от Ловела дверь. Он нажал на нее чуточку, а потом еще чуточку.

Королевский менестрель стоял в оконной нише, глядя в ненастную ночь, где ничего нельзя было видеть, кроме черноты, посеребренной отсветом факелов, и насвистывал, будто под стрехой скворец.

Глава 4. Королевский менестрель

Роэр — так он виделся сзади — был долговяз, тощ и, будто скворец, черен с головы до пят. Черные волосы, мокрые на концах, — казавшиеся оттого еще чернее: с рукавами туника из какой-то необыкновенной черной, тут, там испещренной крапинками тусклого золота материи (тунику высоко поднимал пояс — для удобства при верховой езде): длинные ноги в черных, плотно облегающих штанах. Только там, где широкие рукава верхней туники приоткрывали узкие рукава нижней, проглядывал великолепный насыщенный зеленый цвет.

Ловел решил, что этот цвет самый лучший из всех, им когда-либо виденных. Такой и пристал королевскому менестрелю.

Человек в нише окна прервал свист и, не оборачиваясь, проговорил:

— Входите, брат.

На мгновение Ловел застыл. Но голос не казался сердитым — лишь слегка насмешливым. Ловел набрал побольше воздуху и вошел.

— И прикройте, пожалуйста, за собой дверь. Здесь так дует, что человек опомниться не успеет, как обдут до нитки.

Ловел, смущаясь, прикрыл дверь и стал к ней спиной, когда Роэр, у окна, обернулся. У него был длинный синеватый гладко выбритый, как у монаха, подбородок, а глаза на темном лице — серые и блестящие, каких Ловелу еще ни у кого видеть не доводилось. Человек сказал тем же насмешливым голосом:

— В следующий раз, когда будете за кем-то шпионить, учтите: стекло в окне с наступлением темноты, при горящих факелах, — отличное зеркало.