Ведьмино отродье

Затем они вышли наружу: вокруг было не видно ни зги, но в небе над головой сияли звезды. Они шагали по переулку, такому узкому, что крыши домов почти смыкались. Если бы все происходило в действительности, то доктор, обладая острым умом, пытался бы понять, как эта женщина в яшмаке проникла в отель и почему она тайно пытается увести его оттуда. Но разум его тоже спал, и со слепой доверчивостью ребенка шагал он за незнакомкой, хотя уже начал понимать, кто это.

Не отличаясь высоким ростом, незнакомка обладала удивительной статью, а все ее движения указывали на аристократизм. На углу между двух улочек закутанная в шелка фигура на мгновение осветилась луной, и сквозь полупрозрачную ткань стало видно, что женщина безупречно красива. Поглощенный размышлениями, Кеан не мог оторвать взгляда от матовых, сверкающих драгоценными камнями рук. Он чувствовал, что обретает способность здраво рассуждать, не свойственную снам; мир грез начинал отступать.

Смутные сомнения закрались в голову доктора, когда его таинственная спутница остановилась перед тяжелой дверью типичного египетского дома, явно когда-то богатого; здание находилось напротив входа в мечеть и сейчас терялось в тени минарета. Дверь открыли изнутри, хотя женщина даже не постучала, и, когда они вошли, доктору Кеану показалось, что их поглотила тьма, почти физически ощутимая. Брюс мог только почувствовать, как перед ним отодвинули занавес и повели вниз по каменным ступеням.

В окружающей темноте доктор словно терял способность думать, но когда появилось яркое освещение, сам сон перешел в иную фазу. Брюс не знал, да и не хотел знать, откуда льется свет. Он лишь рассматривал абсолютно пустую комнату — пол из необожженного кирпича, оштукатуренные стены, потолок с деревянными балками. Прямо перед собой у стены Брюс увидел высокий саркофаг; его крышка была прислонена тут же, а внутри прямо и неподвижно стояла ночная гостья — лишь глаза сверкали из-под яшмака.

Она подняла усыпанные драгоценностями запястья и быстро выскользнула из черного платья и белоснежного покрывала, под которыми оказалось обтягивающее одеяние древнеегипетской царицы — леопардовая шкура, урей, а руках цеп, символ власти фараонов!

Овальное лицо женщины было безупречным, большие продолговатые глаза — красивы, но зловещи и холодны, на свежих алых губах играла улыбка, способная заворожить любого, заставляя забыть о недобром блеске очей. Но когда мы бредем по миру грез, наши эмоции тоже теряют связь с реальностью. Она поставила ногу в сандалии на грубый пол и вышла из саркофага, приближаясь к Брюсу, — воплощение порочной красоты, не вообразимое в реальной жизни. Она заговорила на странном языке мира грез, не похожим ни на языки Запада, ни на языки Востока; серебристый голос, словно наполненный трелями флейт, звучащими ночами над просторами Нила, завораживал манящей музыкой древнего греха.

— Теперь ты узнаешь меня? — прошептала она.

И в дымке сна он узнал ту, что давно была с ним, демоническую и божественную.

Неверный свет плясал во тьме, играя сверкающими блестками на занавесе позади саркофага. Разум Брюса метался в хаосе видений, пока не мелькнула догадка: блестящие точки — это глаза тысяч тарантулов, вышитых на ткани портьеры.

Символ паука! Что он знает о нем? О да, конечно, это же тайный знак египетской Царицы-Ведьмы — красавицы, чье имя после загадочной смерти было стерто со всех стел.[41] Сладкий шепот проникал в его душу:

— Ты станешь ему другом, ты станешь другом моему сыну. Ради меня.

И в затуманенном сознании Брюс с радостью отрекся от всего, что считал святым, — ради нее. Она взяла мужчину за руки и вплотную придвинула свое лицо к нему — прекрасные глаза горели.

— Я щедро награжу тебя, — прошептала она еще нежнее.

Потом был провал, и вновь закутанная в яшмак женщина вела доктора по узкому проулку. Мысли путались, и спутница казалась менее реальной, чем прежде. Он брел по призрачным улицам с домами, построенными из теней, поднимался, нет, скорее плыл, по эфемерным лестницам, пока, все еще ощущая, что украшенные перстнями пальцы крепко сжимают его кисть, не очутился в темном гостиничном номере перед распахнутой балконной дверью — его привели обратно. Комната была слабо освещена. Мелодичный голос прошептал в ухо:

— Награду заслужить легко. Я тебя лишь проверяла. А сейчас бей, бей, как можно сильнее.

Шипящие звуки во фразе звучали почти по-змеиному. Доктор Кеан почувствовал, что правой рукой сжимает рукоятку кинжала, а в таинственном сумеречном свете на кровати перед ним кто-то лежит.

Взглянув на спящего, его безупречные черты, длинные смоляные ресницы, оттеняющие бледную кожу, Брюс забыл обо всем на свете — о том, где находится, о прекрасной спутнице — обо всем, кроме кинжала, ведь перед ним лежал Энтони Феррара!

— Бей!

Доктор Кеан ощутил, как внутри все закипает. Он поднял руку, вновь посмотрел на спящего и приготовился вогнать лезвие в самое сердце злодея.