Ведьмино озеро

Ведьминым озеро прозвали после. А раньше именовали просто Лесным. Легло она в глухом лесу среди елей, осин да берез в получасе ходьбы от Большого озера, от Постничей. Водоем был невелик - метров сто поперек, да трижды по стольку в длину. Но славилось место рыбой, богатыми ягодниками по берегам, ленивой доступной дичью. А более того - чистой красой берегов. Именно потому и было оно на особом счету у постничан. В неурожайные годы спасало от голода, в праздники там шумели хороводы, веселья. Нередко именно здесь в такие дни сталкивались первые взгляды суженых, начинались первые их ухаживания... И в Постничах жило немало родов, сошедших с тропки, ведущей к Лесному озеру. И хоть было до него рукой подать от деревни, по стародавнему уговору никто здесь не селился, а пользовались все - рачительно, бережно. Так было из поколения в поколение. Традиция соблюдалась еще и потому, что в Постничи чужие - даже из соседних деревень, приткнувшихся тут и там к Большому озеру,- переселялись редко, и все здесь были кумовьями, братьями да дядьями в неисповедимых коленьях... Но вот, незадолго до первой мировой, осенью появился в Постничах Петр. Слух прошел, что был он то ли из каторжан беглых, то ли из попов-расстриг. На вид ему можно было дать лет сорок. Косматые русые волосы, обильно побитые сединой, падали на плечи, спутались с клокастой бородой. Из-под мохнатых насупленных бровей выскакивал колючий взгляд маленьких раскосых и абсолютно черных глаз. Был он невысок, кряжист, широкоплеч. Большие руки его все время двигались, словно искали что-то. Он слегка приволакивал правую ногу, потому ходил неторопливо, выставляя левое плечо вперед. Когда надо - был, однако, быстр, и если уж бежал - так не угнаться. Кроме того, силищу имел необыкновенную. Однажды (к той поре он уже прижился в деревне), Агафью в бричке понесла вдруг ошалевшая кобыла. Случившийся неподалеку Петр, не мешкая, бросился наперерез, повис на хомуте и остановил-таки лошадь. Заслужил за то Петр откровенное уважение и у постничай, и у жителей окрестных деревень, до которых быстро слух дошел. Поначалу же встретили его недружелюбно, настороженно, отнеслись как к "пришлому"- чужаку. Особое недоверие вызвало то, что Петр не крестился на образа, входя в хату, да и креста не носил. Это прежде всего бросилось в глаза не особо набожым, но приметливым постничанам. И они Петра нехристем прозвали, чурались его. Кузнец Филипп, однако, принял пришлого. Накормил, взял в подручные и, хотя в избу не впустил,- разрешил ночевать в кузнице. И Петр прижился... И деревенский староста Егор перечить не стал, а только отозвал Филиппа в сторону, предупредил: "гляди, на твою поруку..." А потом убедились постничане, что пришлый смирен, ловок в руках. Хоть угрюм да молчалив - с готовностью откликается на беды и нужды других, всегда приходит на помощь. Это обернуло деревню к нему лицом. А когда надумал Петр жениться, многие даже порадовались, решив, что теперь уж, точно, приживется чужак. С полгода сидел он на вечеринках. Тихо, молча. Смотрел и, наверное, прикидывал. Конечно, девки на выдаье в Постничах были. Была и красавица хоть воду пей с лица, была и рукодельница на славу, была и с приданым приличным... Но Петр верно рассудил - не покусился на таких, не стал поперек коренным деревенским парням, может и рисковать не хотел отказом. Он взял самую никудышную, по сути - батрачку, хилую и замызганную, разве что с именем звучным - Светлана. Нет, конечно, не была она без роду без племени - своя же, постническая. Да рано померли болезненные родители, не нажив путного хозяйства. И хоть доводилась Светлана кому-то - седьмой водой на киселе - сестрой да племянницей, и хоть жалели ее, но кто ж особенно поможет, когда кровных кормить трудно. Призрел сироту семиюродный дядька Прокоп, а у него своих пять ртов. Работала Светлана от зари до зари, но ела хуже всех, носила лохмотья с чужого плеча. Кроме того, унаследовала она от родителей и слабое здоровье. Все знали, что худо сироте, и потому привечали как могли на посиделках. И вела она себя тихо, смирно, забившись мышонком в угол, сидела безмолвно, болезненно покашливая. И только в глазенках молочно-голубых, вылинявших - изредка поблескивал какой-то интерес. Конечно, никому она не нужна была, да и умом считалась слабой. А Петр... Смотрел, смотрел, а однажды - как раз по весне - встал, подошел к Светлане, протянул руку. Она, хоть испугалась, но собралась с духом, вложила в его тяжелую могучую ладонь свою крохотную слабую ручонку с синими жилками под бледно-желтой кожей... Постничи замерли. А Петр молча увел Светлану. Через день зазвенела пила, застучал топор на берегу Лесного озера. Там стал Петр дом рубить. Вот тут и охватило деревню смятение. С одной стороны - радовались за бедную Светлану: растопил лед в душах ухватистый Петр,- с другой же... Зачем он на Лесном - заветном - селится?! Неужто плевать ему на устои постнические?! Вредить им не стали, но и в подспорье молодым никто не пошел, хоть это и не в тутошних правилах было. Словно решили, не сговариваясь: все равно не выдюжит Петр в одиночку, кликнет толоку - тут его и пристыдят, образумят. Не пришел, однако, Петр. Избенка получилась крохотная, с одним оконцем на озеро, с низенькой дверью - прямо на тропку из деревни. Но была она чистенькая, аккуратненькая - прямо теремок на берегу. А враз похорошевшая, повеселевшая Светлана порхала по избушке и вокруг, пела-щебетала без умолку. Улыбчиво глядел на ее Петр, и словно светился теремок тихим ровным счастьем.