Ведьмины байки

– Василиса, дочь моя единокровная, тебе, как царевне наследной, хорошо ведомо, что интересы государства требуют как можно скорейшего твоего замужества, ибо в настоящий момент у официально царствующего лица, то бишь меня, наблюдается плачевное отсутствие наследников мужского пола, а посему трон мой перейдет только ко внуку, коего еще и в помине нет. Твоя свадьба с Ильей Муромцем является стратегически важным политическим шагом в укреплении престижа нашего государства, способствует повышению авторитета у простого народа…

– Чего-чего там у народа повышается? – не поняла я.

Царь, как видно, и сам толком не знал, волхвом подученный. Кашлянул батюшка смущенно, поскреб в затылке, простыми словами заговорил:

– В общем, выходи за Илюшу сей же час, а не то худо будет!

Я только плечиками свысока передернула:

– И стоило из-за эдакой малости сыр-бор городить? Надо – выйду, только упреждать изволь заранее, а не накануне свадьбы, я и подруженек-то на девичник скликать не поспела…

Царь с листком сверился – непорядок: там еще уговоров сорок строк, а дочь уже согласная. Пропускать жалко: сам, когда в первый раз читал, их силе да разумности дивился.

– На, – говорит, – почитай на досуге, а я к Марфуше еще схожу, а то как бы она… от радости великой… не удавилась.

* * *

Толстые в тереме двери, добротные, а махонькая щелочка всегда найдется. Прильнула я ухом, слушаю.

Царь (убедительно, с другого листка). Ты, Марфуша, оставь эти свои средневековые предрассудки. Это раньше мы колдунов на кол сажали, а теперича они у нас самые что ни на есть уважаемые граждане, стратегически ценные субъекты, их на кол ни-ни! Тем более он все равно бессмертный…

Марфуша (с ревом). Он уже шесть жен загу-би-и-ил!

Царь (оптимистично). Ну вот видишь, семь – число счастливое! А почем ты знаешь, что он их загубил? Может, он шибко до ласк охочий, а жены все изнеженные попадались, не сдюжили? А ты у нас девка видная, в теле, сразу ему приглянулась, авось через годик-другой и Кощееночка деду на радость принесешь…

Марфуша (недоверчиво шмыгая носом). Да-а, по нему не скажешь, что охочий – глиста бледная, костлявая, даже борода толком не растет!

Царь (задумчиво). Может, он в детстве болел много?

Марфуша (снова заливаясь слезами). Тятенька, я его боюсь! У него лицо страшное!

Царь (преувеличенно бодро). Как говорится, с лица воды не пить! А бороду нынче брить ничуть не зазорно, даже модно. Так что, Марфуша, вот тебе мое отеческое благословение, а заодно и царский указ: чтобы завтра к обеду причесалась-нарядилась-нарумянилась, будем тебя замуж выдавать. И не реви, кому говорят!

Марфуша (назло, что есть мочи). Ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы!

Царь, заткнув уши, выскочил из горницы, я едва успела за дверью схорониться.

Только батюшка подальше отошел, – я в опочивальню прошмыгнула. Н-да… сестрица моя и так, честно говоря, красотой не блещет – рябая, простоватая, нос картошкой, уши лопухами, – а зареванная и вовсе почище пугала огородного будет. И что в ней Кощей нашел? А уж в теле так в теле, двумя руками не охватишь, разве что за шею…

– Будет тебе реветь, – говорю, – хочешь богатыря в законные мужья?

У Марфуши разом слезы высохли.

– Что? – не веря своим ушам, переспросила сестричка. – Это как?

– А так. – План у меня был очень простой. – Я не хочу выходить за Илью Муромца, а ты – за Кощея. Давай обменяемся женихами!

– А вдруг они не согласятся? – не поверила Марфуша. Ох и глупа же моя сестрица! Под стать Ивану-царевичу,

– Да мы их и спрашивать не станем, – терпеливо объяснила я. – Под покровами венчальными подлога не заметят, а там поздно будет, развезут по теремам как миленькие.

Сестру долго уговаривать не надо! В детстве, помню, убежим с ней вместе в лес, найдем каких ни есть ягод, Марфуше только скажи – съедобные, так она, не задумавшись, до того ими укушается, что волхв потом только за голову хватается, царскому дитяти желудок прочищая.

На том и порешили.

Ночью, как челядь спать полегла, сбежались мы с Марфушей в одну комнату, и давай хозяйничать при лучинах! Сделали из двух подвенечных платьев полтора да половинку – от Марфушиного нижние юбки отпороли, к моему подшили, чтобы пышнее казалось. Стала я в том платье толще Марфуши, а Марфуша в урезанном со мной сравнялась. Верх решили не трогать – все одно его под покровами не видать, а ростом мы ровные. Обменялись бусами, веночками. Едва до петухов успели. Помогли друг другу обрядиться, платья сзади застегнуть, покровы ровно приладить, чтобы чернавки поправлять не надумали, да и разошлись по опочивальням – Марфуша в мою, я в Марфушину.