Белый конь летел стрелой. Хельга быстро поняла, что едут они по воздушной тропе – ее скакун не касался ногами земли, и ему было все равно, над чем бежать – над землей, над рекой, над болотом. Делая огромные прыжки, порой он взвивался выше деревьев, так что речка превращалась в темную извилистую полосу внизу, будто ремешок в зелени травы. Хельга зажмуривала глаза, обеими руками держась за гриву. «Я как валькирия! – мелькало в голове. – Еду воздушной тропой… Потому что конь у меня… как у них!» Любопытно – кони валькирий
Воздушная тропа пошла под уклон. Хельга решилась открыть глаза – впереди уже был виден Видимирь на холме, а позади него – гладь озера, залитая рыжевато-золотым соком садящегося солнца. Показалось вдруг, что туда-то они и мчатся, что конь-альв сейчас проскачет по багряно-золотому мосту и унесет ее в небеса, в Асгард, и никогда больше она не ступит в земной мир. От мысли этой сердце пронзило ужасом – ее не обрадовала мысль увидеть палаты Асгарда, она хотела вернуться к тем, кто ее ждал…
Но белый конь уже снижался, и вот он мчится по берегу, как обычный скакун. Казалось, она едва успела бы пару раз сосчитать до ста, а они уже преодолели полный дневной переход.
Видимирь выглядел как раньше – никаких новых сражений здесь, как видно, не состоялось. Конь замедлил шаг, потом остановился за пару перестрелов от ворот, под деревьями. Примерно на этом месте Хельга зимой вызвала Ульва Белого и встретила Видимира… который потом побежал за ней на четырех лапах.
С трудом Хельга сползла на землю – от чудесной поездки у нее все затекло, и ей пришлось сесть, чтобы прийти в себя. Откинувшись назад, она легла на траву и немного полежала вытянувшись, с закрытыми глазами, с удовольствием ощущая всем телом твердую землю и немного влажную зелень.
– Ну как, тебе понравилось? – раздался голос позади нее.
С неохотой выпрямившись, Хельга оглянулась. Ульв Белый снова принял человеческий облик. Протянув руку, он помог ей подняться с земли.
– Раз уж вам со Скульд так не терпится бросить вызов Всеотцу… Иди, попробуй вырвать жертву у него из рук.
– Спасибо тебе. – Хельга благодарно обняла его. – Я чувствовала себя валькирией… Никогда в жизни не забуду этой поездки!
– Мне тоже было приятно! – Ульв Белый обнял ее одной рукой.
– Ты не можешь сделать так, чтобы в Видимире меня никто не увидел, кроме Эскиля?
Ульв Белый отошел от нее, вскинул руки… и протянул ей белую волчью шкуру. Хельга не успела увидеть, откуда он ее взял – в его облике ничего не изменилось.
– Набрось ее на себя…
– Но я не хочу становиться собакой! – Хельга попятилась. – Как я буду с ним разговаривать!
– Ты не будешь собакой. Ты только будешь
Хельга сделала шаг к нему и робко протянула руку. Вспомнилось, как она набросила такую же шкуру сперва на Видимира, потом на Несвета… То было легко – но сама она вовсе не хотела сделаться собакой!
– Не медли!
Ульв Белый вдруг сам накинул на Хельгу шкуру, она вскрикнула, услышала его рычащий смех… Но обнаружила, что не изменилась – она по-прежнему видела себя человеком, стояла на двух ногах.
– Держи! – Ульв Белый сжал ее плечи, придерживая шкуру. – Ты слишком далеко зашла, чтобы отступать. Раз уж ты не желаешь повиноваться Всеотцу – хотя бы удиви его.
– Благодарю тебя. – Хельга взялась за края шкуры. – Я постараюсь.
– Удачи.
Хельга двинулась по тропе к воротам. Через несколько шагов обернулась – она думала, что альв уже исчез, но он стоял под березой, сам рослый и белый, как береза. Поднял руку и ободряюще помахал ей.
С десяток варягов на берегу возились у лодок, кто-то отплывал ставить сети. Хельга прошла в нескольких шагах от них, и они проводили ее глазами. Сердце замирало: вот сейчас они узнают ее, бросят свои дела…
– О, песик! – сказал кто-то.
Кто-то свистнул. Как повилять хвостом, подумала Хельга? Помахала им рукой, улыбнулась. Наверное, они
– Кто это у нас успел собаку завести? – говорили у нее за спиной, когда она поднималась к воротам.
– Не знаю, у наших нет. Может, у Совы…
За воротами бросалось в глаза, что Видимирь пришел в упадок. Везде валялись кости, какие-то объедки, рыбьи головы, хворост, щепа. Двери изб стояли нараспашку, женщины казались неряшливыми. Скота осталось совсем мало. На белую собаку оглядывались с удивлением, но никто ее не трогал.