Когда Барашек удалилась со сковородой, я принялся в подробностях изучать макет. За стеной все так же звучал монотонный голос, я к нему не прислушивался и вряд ли услышал бы, если б там не возопили:
За стеной репетировали «Гамлета». И я подумал: «Нет, не зря я пришел сюда, не от нечего делать ищу неведомую Люсю Борисову. Все правильно».
Появилась Валя Барашек и позвала меня с собой. В коридоре я показал ей на соседскую дверь, откуда неслось:
– Это Сашка Алтухов, – сказала Валя. – Идем.
Барашек стучала в одни двери, заглядывала в другие, потом мы стали подниматься на следующий этаж.
– Почему Люсю отчислили? – спросил я.
– За неуспеваемость, за непосещаемость.
– А это для чего? – Я показал в пролет лестницы, у каждого этажа затянутый пропыленной металлической сеткой с завалявшимися фантиками.
– Если кто бросится, чтоб не убился.
– Шутка? – не понял я.
– Это не шутка, а мера предосторожности. Люди эмоциональные, мало ли что… Не случайно же навесили.
– И когда последний раз такое было?
– В прошлом году. Но не в общаге. Она дома жила.
Угол лестничной площадки украшала большая, в человеческий рост, белая скульптура – девушка с веслом.
– Не слабо. Настоящая? – поинтересовался я.
– Ты хочешь узнать, из парка ли она? Нет. Она даже не из гипса, а из папье-маше.
Потом мы оказались в комнате, завешанной театральными афишами, словно билетная касса. За столом восседала веселая поющая компания, распивающая какой-то сок из кувшина и евшая яблоки. Оказалось – в кувшине вино, хозяин комнаты привез его из дома, из Молдавии. Нас звали присоединиться, но Валя приглашение отклонила. Зато мы нашли симпатичную белобрысую Настю и теперь втроем двигались к девушке с веслом.
– Это родственник Люси Борисовой, – пояснила Барашек. – Он ее разыскивает.
– Брат, что ли? – спросила Настя. – Она говорила, вроде неродной, но совсем как братишка. Она тебя часто вспоминала.
Я вздрогнул. А еще я понял: если сейчас выяснится, что она в Мурманске или в Симферополе, я поеду туда.
– Где она? Как мне найти ее?
– В последний раз я ее видела в июне. Тогда она жила у Матильды, – сказала Настя скорее Вале, чем мне. – Если Матильда ее не выгнала…
– Матильда – добрая душа, – проговорила Валя. – Она никого никогда не станет выгонять.
– Всему есть предел, даже доброте.
– Ей и идти-то некуда, а на улицу Матильда не выгонит.
– А может, сама ушла, новое пристанище заимела. Но все равно, Матильда должна знать, где она.
Разговор показался мне пугающе странным. Они явно что-то недоговаривали.
– Это рядом, – пояснила Настя. – Если пойдешь направо – третья подворотня. Прямо под арку выходит окно. Стучи в него. Звонка там отродясь не было. А вход за углом, тоже направо.
Настя вернулась к молдавскому вину, а Валя Барашек пошла со мной.
– Ты по поручению семьи? – спросила она.
– Семья не знает. Я сам.
– Не уверена, обрадуется ли она тебе. Она же порвала все связи с домом. – Валя остановилась возле своего этажа. – Может, не стоило говорить, где она? Может, с нашей стороны это нехорошо?
– Мне очень нужно найти ее. С семьей это не связано. А что с ней случилось?
– Матильда работает дворником, – сказала Валя Барашек, будто и не слышала моего вопроса. – Она еще до нашего поступления училась в театральном, но не закончила. Сама – иногородняя, домой не хотела возвращаться, пошла в дворники, потому что комнату давали. Раньше мы часто к ней забредали, место там удобное, уютное, ну, выпивали, как водится, философствовали, стихи читали. Одно время Матильда сильно пила, но потом завязала. Она человек незаурядный, а главный ее талант – доброта. У нас много необычных людей. Один из наших диплом получил, все в порядке было, снимался, на телевидении зацепился, везунчик. И вдруг – раз! – в семинарию! Видал на углу Моховой церковь? В ней и служит. Вот как странно судьбы складываются.
Мое восторженное, романтическое настроение куда-то подевалось. Я чувствовал необъяснимую тревогу. Смотрел на серые металлические сетки в лестничном пролете и никак не мог связать их с тем праздником, который видел сегодня в академии, и веселым студенческим бытом общежития, фантастическим, увлекательным, творческим, где главной роскошью было искусство и человеческое общение, где все были талантами и единомышленниками. Может быть, я идеализировал этот мир?
Глава 28
ЩЕПКА