Ведьмы

– Были, были такие нетерпеливые, – зашипел он в глаза Олтуху, – и как раз почему-то возле столицы. Наезжали на болотных бабушек. Поспрошай, когда вернешься, что из этого из всего вышло, а я подскажу у кого. Есть у вас при княжьей варяжской дружине старикашка один безносый…

– Что-что-что? – насторожился Олтух. – Как-как-как?

Костры горели. И катился под высокой крепостной горой над чистою светлою Нарой разгульный по́честный пир.

Веселись, душа славянская, ибо веселие Руси есть питие, не можем без того жить!

5

Дань, как известно, счет любит. И учет. И порядок. Емец подручных своих разослал принимать и укладывать в расшивы воск, лен, мед, пеньку, засыпать хлеб и всяческую ссыпь прочую, а сам уселся за стол неподалеку от первого корабля. Подручные расстелили на песке рогожи, положили кожаные мешки, растопили воск, смешанный с мелом и сажей, чтобы те мешки запечатывать. Колдун пристроился рядом. Дело предстояло наиважное.

Хранильники приносили и раскладывали на рогожах звериные шкуры. Вообще-то Погосту из мягкой рухляди полагалось сдавать бобра, хорош местный бобер, нету лучше: телом крупен, ость с серебром, подшерсток густ, черен. Красавец. И цена на него высока на любых торгах. Однако и другие меха у вятичей хороши. И белка. И куница. И выхухоль. И рысь. И лиса. А соболь, зверь чудный? Такие шкурки на сорок сороков не считают. И в самый Царьград те меха везти не стыдно, а весьма даже прибыльно.

Для счета у емца палка с длинными веревочками, навязанными в ряд. Первая веревочка – соболь, вторая – бобер, для каждого зверя своя. Наберется шкурок отборных дюжина, вяжет емец на веревочке для памяти узелок, а гриди-помощники набьют кожаный мешок, затянут ремешком сыромятным, зальют печатным воском, коий сверху припечатает емец личной печатью. Здесь он принимает, а в столице ему сдавать. Считает емец, а сам нет-нет, да и посмотрит на другой берег Серпейки, где градские мужики наращивают борта расшивы под зерно. Три расшивы готовы, одна осталась. Каждая лодья за собой будет расшиву тянуть.

Сюда, на левый берег Серпейки не пускают посторонних, и даже поставлен Бусом гридя для этого дела у наплавного моста в сторожа. С самого утра был Бус в хлопотах, и всюду таскал он за собою скучного княжича, видом его нерадивым недоволен будучи крайне.

– Смотри, учись, – говорил он княжичу, – полюдье дело наиважное, вся власть княжеская им держится.

Княжич зевал, вяло соглашался, глаза имел сонные.

– Ты за емцем смотри, – растолковывал Бус. – Он молодец, умница, человек такой не народился, чтобы сумел его обдурить. А ты, чтоб провалиться мне на этом самом месте под землю в царство кощное, как шпынь похмельный забубенный зеваешь и чешешься, тьфу. Тебе бы только с гридями безусыми ножом в тычку играть или девкам подолы обдирать, ночами незнамо где болтаясь. Ты слушай, ты вникай. Будь ты, как тебе положено, самостоятельный муж, а не малое дитя неразумное, я бы сейчас оставил тебя при емце и пошел бы эту самую Потвору проведать и все про ее особенный оцел и про меч удивительный разузнать. Ну да ладно. До другого раза.

Бус наладился торопить мужиков с расшивой, а сторожевой гридя поглядел вслед с безнадежной скукой и зевнул – за ушами затрещало. Саженого роста парень, бездельно ему тут до сил нет, вот и зевает во весь рот. Сами посудите, добрые люди, кто разумный попрется на левобережье среди бела дня, дел, что ли, у градских нету своих? Вот и скислился он рожей, как от горсти клюквы. Но молодец хорош, однако. И гой еси даже очень – бабья сладость, можно сказать… А на той стороне бабы градские, молодухи и девки опять же готовят по́честный пир. Не поскупился Бус и от имени княжича заплатил, щедрее некуда. Пир-то отвальный. Заприметили, видно, девки молодца. То одна, то другая, а то и стайкой подлетают к Серпейскому берегу. Будто бы дело у них. А сами на молодца зырк-позырк глазищами, и улыбаются, и изгибаются, и пересмеиваются – вроде бы между собой.

Гриде, однако же, развлечение. Приосанился, подкрутил льняной ус и грудь выпятил – хоть ставь на нее сверху ведро с водой, ни капли не прольется. А после отцепил от пояса пару телепней и пошел, и пошел телепаться, красоваться боевою выучкой.