Ведьмы Алистера (СИ)

— Она обычная девочка! — взревела Марта. Она тяжело дышала, буквально ощущая, как комната наполняется её собственной злобой.

Атмосфера была такая тягучая, такая давящая. Выжигающая всё на своём пути. И Коул тоже ощутил это — казалось, ему даже стало тяжелее дышать.

— У ведьмы не может быть обычной сестры. Сестрой ведьмы может быть только ведьма, — сквозь зубы ответил Коул. Даже если его и пугала Марта, он старался не подавать виду.

Неизвестно откуда в закрытом подвале поднялся ветер. Он бушевал, поднимая в воздух старую корреспонденцию и всякий ненужный хлам. Коул отступил к стене, подальше от разыгравшегося вихря, но, уперевшись в границу тувротов, замер, не в силах сделать ни шагу больше.

— Не смей больше говорить о моей сестре! — прохрипела Марта, и голос её казался каким-то далёким, словно доносился откуда-то сверху, одновременно разносясь по всей комнате гулким жутковатым эхом. — Повторю ещё раз. Кому. Ты. Обо мне. Рассказал?

— Я не скажу тебе ни слова, ведьма! — выпалил Коул.

На губах Марты расцвела зловещая улыбка.

— Скажешь…

Она оттолкнулась от стола и направилась к пленнику. Ярость придавала сил. Сил, чтобы идти. Сил, чтобы колдовать.

Что-то проснулось в ней. Что-то, что дремало годами. Что-то, что вселяло в неё ужас. Ужас, которому она не смела поддаться.

Марта приблизилась к Коулу почти вплотную; безумный ветер затих. Их разделяли жалкие сантиметры. Девушка подняла голову и посмотрела мужчине в глаза, а он встретил её взгляд своим — не менее озлобленным.

— Нет, — произнёс он. — Ты от меня ничего не получишь.

— Уверен? — спросила Марта, не отрывая от него взгляда.

Она подняла свою чёрную как смоль руку и положила на его щёку. Щетина слегка колола ладонь. Охотник вздрогнул. Улыбка Марты стала ещё шире.

— Смотри мне в глаза, Коул, и не смей отводить взгляда, — вкрадчиво произнесла она.

— Нет, — в ужасе прохрипел мужчина и попытался отвернуться, но каким-то образом Марта удержала его. Он не мог разорвать зрительный контакт.

Марта подняла вторую руку и так же положила её пленнику на щёку. Теперь его лицо было в её ладонях.

— Смотри мне в глаза, Коул, — повторила она, — и слушай внимательно. С сегодняшнего дня и впредь ты никогда не причинишь вреда ни мне, ни моей семье. Не сможешь, даже если захочешь. Ни физического вреда, ни словесного. Ты не сможешь навредить нам даже чужими руками.

Марта смотрела, как медленно стекленеют глаза мужчины. Она не сжимала руки в кулаки, сейчас ей это было не нужно. Девушка ощущала, как через кончики её пальцев слова сочатся в охотника. Чернота пробиралась всё глубже, расцветая где-то глубоко под его кожей. Марта чувствовала и то, как эта тьма бежит по её рукам: вверх, вверх, всё выше и выше. Словно обезумевшие маленькие войны в пылу сражения, это чувство захватывало всё новые и новые территории. Территории её кожи, территории её души.

Но Марта старалась об этом не думать. Не думать о том, какой ужас вселяет в неё осознание происходящего.

То, что она творила, было чем-то невероятным, чем-то чудовищным. Во много раз хуже того, что она сотворила с сестрой. Ведь сейчас она поступала обдумано. Нет, она не привораживала охотника, как предложила Кеторин. Она проклинала его. Его и всё его естество. Проклинала, чтобы защитить себя и свою сестру. А потому просто не могла остановиться.

— Ты никогда не соврёшь мне и не ослушаешься меня, — продолжала Марта. — Что бы я ни сказала — ты выполнишь мой приказ.

Она опустила руки, и обессиленный Коул рухнул к её ногам. Сама же девушка смотрела на него сверху вниз, ощущая, как безудержная злоба начинает понемногу отступать.

Правильно ли она поступила? Хватило ли ей сил, чтобы свершить задуманное? Будет ли охотник безропотно слушаться её, когда проснётся?

Ответов на эти вопросы у Марты не было. Пока не было.

Вместе со злобой уходила и сила, держащая девушку на ногах. Марта пошатнулась и отступила в сторону. Едва волоча за собой ноги, она добрела до лестницы и села на ступени, чтобы хоть немного передохнуть.

Она была вымотана, выжата как лимон. Веки налились свинцом. Ей безумно хотелось спать: уснуть прямо здесь, на этих холодных ступенях.

«Интересно, когда Коул проснётся?»

Эта мысль ударила в голову неожиданно, разгоняя налетевшую дремоту. Ей нельзя оставаться здесь. Она должна предстать перед ним сильной и властной, а не вымотанной и опухшей.

Собрав остатки своей воли в кулак, Марта с трудом поднялась на ноги и начала своё восхождение к дубовой двери. Именно восхождение, ведь она то и дело останавливалась, хватаясь руками за стены — а иногда даже за ступени, — лишь бы не оступиться и кубарем не скатиться вниз, переломав себе все конечности.

Дубовая дверь, утопающая в тени, была её личной горой, на которую нужно было взобраться. Ни больше, ни меньше. И Марта преодолела её. Задыхаясь, едва переставляя ноги — но преодолела.