Ведьмы Алистера (СИ)

Марта согласилась на то, чтобы их с Коулом жизни связали, ещё несколько дней назад. Вот только сложные обряды они на то и сложные, что их невозможно провести по сиюминутному желанию без предварительной подготовки. Кеторин уже несколько часов наблюдала за тем, как Старейшины готовились к предстоящему действу. И, если честно, она уже успела отсидеть попу. Всё-таки она уже совсем не молода, так что в следующий раз обязательно возьмёт с собой подушечку для банального удобства. Но зрелище того стоило.

Вокруг постамента рассыпали кругами соль. По сторонам света расставили энергетические кубы-проводники — через них Старейшины будут направлять свою силу в людей, которых положат на постамент. Без кубов Старейшины не смогли бы сделать ровным счётом ничего, ведь ведьмы Шарпы не могли направлять магию непосредственно на человека. Их сила, если верить старой легенде — одной из тех, что в целом объясняет природу магии — идёт от древесной богини Фейшал, оттого ведьмы Шарпы и тяготеют к земле.

Вот только знание древних легенд не давало познать мир и магию. На деле то были лишь сказки, которые рассказывали детям, мол, наша сила от богини. Но где эта богиня и что с ней стало, никто не говорил. Да и в библиотеке Кеторин в своё время так и не нашла никакой информации. Только кусочки пазла, которые она так и не смогла связать между собой.

Торин вышла из каморки, где хранились все магические атрибуты ковена. В медных чашах, которые она держала в руках, уже тлели травы, наполняя амфитеатр тяжёлым дымом, от которого нет-нет да слезились глаза. Шалфей считался травой богини, лечебной травой: его сушёными пучками окуривали дома, а перед обрядами жгли цветы, как знак поклонения. В одной из легенд, найденных Кеторин, говорилось, что шалфей всегда растёт вокруг ствола дерева-богини. Вот только там, в реальном мире, Кеторин ни разу не видела, чтобы это растение росло где-нибудь, кроме полей.

Ароматный дым заполнил весь амфитеатр, и Кеторин вспомнился день Приворота, когда Старейшины точно так же окуривали зал, где позднее они с Люком принесли клятвы, но ведьма решительно отмахнулась от воспоминаний. Сейчас было не до них.

Сиденья вольных наблюдателей заполнялись. В какой-то момент Кеторин начало казаться, что в амфитеатр набьётся вся Шарпа, но нет — пустых мест оставалось много. К тому же на такие обряды детей и молодых ведьм не пускали. Дело в том, что во время обряда высвобождается огромное количество энергии, а маленькие ведьмы — нестабильная компонента, и лучше обезопасить себя заранее, чем пожинать плоды неудачи, если какая-нибудь ведьмочка неожиданно и неосознанно вклинится в процесс.

Мужчин на каменных сиденьях тоже не находилось. Единственным мужчиной в зале был Люциан. Скрестив руки на груди, он стоял, привалившись к стене, и, как и Кеторин, наблюдал за Старейшинами. В отличие от вольных наблюдателей, он здесь действительно был необходим, если вдруг придётся подхватить заклятие.

Кеторин перевела взгляд на Торин. Беременная Старейшина тоже являлась нестабильной компонентой. Если бы Кеторин предоставили выбор, она ни за что бы не подпустила Торин к обряду, заняв её место. Но выбор стоял не за ней, а госпожа Ева была уверена в том, что девчонка справится. Срок пока позволяет. Вот если бы они пришли в Шарпу через месяц или даже пару недель — об обряде можно было бы забыть. Магия ребёнка отделилась бы от магии Торин, и молодая Старейшина на несколько месяцев стала бы тайфуном: непредсказуемым и неконтролируемым. Такой колдовать нельзя. Будет варить успокаивающее зелье, а сварит, скорее всего, сонное, потому что не сможет контролировать объём влитой силы.

Так что время было самое что ни на есть правильное. И как тут не верить в судьбу?

Кеторин горько усмехнулась и ещё сильнее вжалась в тень, хотя сейчас её никто и не заметил бы.

Марту с Коулом ввели в залу. С них ручьём стекала вода, а мокрая одежда липла к телам. Коул выглядел спокойным, но спокойствие явно было напускным: Кеторин видела, как напряжена каждая его жила, и мужчина смотрел только перед собой — небось, пытался внушить самому себе, что вокруг него не ведьмы или вообще никого нет.

Кеторин даже пожалела, что не расспросила Малика о его ученике. Ведь и дураку было ясно, что он не из охотничьей семьи — и взгляд не тот, и порода не та. От охотников обычно за милю несло. Кеторин и сама не могла сказать, чем, но она чувствовала эту вековую застарелую ненависть, которую в мальчишек с рождения вдалбливали церковники. Вот только Коул был не таким. Да, в нём была ненависть — кровная ненависть, но не такая. У него отняли кого-то близкого — вот откуда чрезмерная фанатичность. Коул напоминал Кеторин раненое животное, а не ярого фанатика, каким, к примеру, был Малик, который умело воспользовался парнем — нашёл потерянную душу и давай вить из неё то, в чём нуждался…

Если разобраться, охотников Кеторин недолюбливала как раз из-за их фанатичности и нетерпимости к тому, что не вписывается в их картину мира. Интересно, удастся ли вытравить эту дрянь из Коула?