Ведьмы и герои. Феминистский подход к юнгианской психотерапии семейных пар

Я хочу перейти к проблеме индивидуации взрослого человека в среднем и более старшем возрасте, чтобы вернуться к теме, затронутой нами ранее, т. е. к причинам, побудившим меня создать философскую психологию, или максимально обобщенную систему для понимания символического языка разных культур. По-моему, вы спрашивали, как можно было бы назвать мое метафизическое или метапсихологическое рассуждение о символах. Мой опыт работы с пациентами, страдающими неврозами и психозами, а также мой личный анализ и изучение сновидений позволяют сделать вывод о том, что миф – это первобытный символический язык. Общие мотивы, проявляющиеся в сновидениях и симптомах, а также в незатейливых предметах первобытного искусства, являются определенными символическими структурами. Тщательное изучение этих мотивов в их оригинальной форме: мифах, ритуалах, искусстве и религии – позволило мне понять их на таком глубоком уровне, который невозможно раскрыть с помощью абстрактных понятий. Для работы с символическими проявлениями человеческой психики необходимо знать формы типичных мифологем, или символических мотивов. Образы – это язык, на котором говорит психика. Синтаксическое значение – это проявление сознательного уровня, который является только одним из уровней психики.

Работая с пациентами среднего возраста и старше, которые находились в состоянии глубокой депрессии (в основном из-за сильного отчаяния и отсутствия смысла жизни), я понял, что для правильной реинтеграции комплексов, не получивших доступа к сознанию благодаря действию ваших так называемых защитных функций, необходим широкий спектр образов. Эти комплексы, конечно же, являются вытесненными аспектами личностной идентичности: Тень, анимус или анима и неосознаваемая Персона. Кроме того, я наблюдал конфронтацию некоторых пациентов с другими комплексами, например, с негативным материнским комплексом, который необходимо было осознать и интегрировать в сознание. В процессе работы над реинтеграцией, или воссоединением Я и не-Я человека, особенно во второй половине его жизни, наиболее эффективными средствами становятся мифологические образы и скрытые оттенки их смысла.

В природе противоположности притягиваются; крайности всегда соприкасаются. То же самое происходит и в бессознательном. Слова, обладающие дискретными значениями, не подходят для описания всеобъемлющих символических смыслов. Мифологические или сказочные образы помогут нам найти те значения, которые прояснят или амплифицируют возникший у пациента образ.

Я уверен в том, что целью психотерапии и вообще целью человеческого развития является достижение целостности. Этот процесс реинтеграции, или выявления человеком своих комплексов, в конечном счете ставит перед ним религиозные и философские вопросы. Сейчас я был бы только счастлив, если бы оставил теологам эту совсем не простую задачу – понимание образов Самости, причем вовсе не потому, что многие мои пациенты являются теологами. Им следовало бы найти поддержку у церковной общины, но церковная община не смогла им дать такую поддержк у, и тогда они от нее «отцепились» и «посыпались с нее», как листья в листопад; и вот тогда они поняли, что им самим требуется психотерапевтическое лечение. Некоторые из них отчаянно цепляются за традиционные теологические объяснения и появляются на пороге моего дома со своими ночными сновидениями и дневными грезами, которые заставляют их усомниться в своем психическом здоровье. Они ищут себе надежную опору, так как им уже не хватает поддержки церкви. Процесс индивидуации во второй половине жизни, как и шизофрения, часто кажется хаотичным, а сначала – даже бесконечным. Но постепенно появляется все больше и больше признаков, что этот путь обязательно куда-то приведет. Более того, такой путь никогда не бывает прямым, а имеет вид спирали. Точнее говоря, процесс индивидуации напоминает движение по спирали своей определенностью и повторяемостью форм в фантазиях и сновидениях, определяющих центр этой спирали.

Если у вас возник вопрос, настолько ли было необходимо закладывать мифологическую основу в мои психологические понятия, то я надеюсь, мне удалось рассеять ваши сомнения: я стремился быть честным по отношению к эмпирической природе психики – я ощущал ее такой во время проведения психотерапии и в ходе других своих наблюдений. Я попытался создать теорию личности, которая феноменологически соответствовала бы человеческому восприятию психики. Я полагаю, вы ставили перед собой примерно такие же цели.

Салливен: Вы правы, хотя область межличностного взаимодействия была для меня более привлекательной, чем образы сновидений или сами по себе симптомы. Соответственно, я в основном уделял внимание психодинамике и тревоге как особым видам «энергии», мотивирующим развитие человека, тогда как вы сосредоточились на объяснении конечности, используя ваше понятие психической энергии. Я удивляюсь тому, что вы нашли общность в наших взглядах.