Ведьмы и ведовство: Из истории борьбы церкви с еретическими движениями. XV-XVII веков

Мрачные опасения эти, однако, не сбылись. Традиционное церковное миросозерцание в XII столетии ни для кого еще не являлось вещью изжитой. Общество, в сущности, еще совсем не пробовало им жить, и для защиты его от той критики, на которую ум человеческий был тогда способен, у церкви в распоряжении имелась не одна репрессия. Чтобы овладеть брожением религиозной жизни в массах, чтобы обеспечить себе еще на несколько столетий господство над умственной жизнью Западной Европы, церкви довольно было самой серьезно передумать то, чему она привыкла механически учить других. Ей надо было лишь несколько поступиться староверческим принципом ubi deltas creditur, ratio non quaeritur[18], и, сделав своевременно эту уступку, она сама мало–помалу совсем преобразилась. Из горнила испытаний, пережитых ею в XI–XII веках, римская церковь вышла могучее, чем когда–нибудь, с тремя крупными приобретениями, составившими главную основу ее позднейшего развития. Она обогатилась новою церковною наукой — схоластикой, которая на время успела обратить разум из врага в преданного служителя авторитета; она приобрела новую народно–воспитательную организацию. Нищенствующие монашеские ордена, которые успели — опять–таки на время — возвратить Риму утерянные было симпатии народных масс; и, наконец, она создала новый церковно–полицейский институт, — инквизицию, своими особыми средствами справлявшуюся с теми из отщепенцев, на кого не оказывали достаточного действия ни доводы рациональной теологии, ни нравственные увещания последователей Доминика и Франциска. Эти три силы, родство которых сказывается в том, что главными деятелями как в схоластической науке, так и в инквизиционных трибуналах оказывались члены тех же нищенствующих орденов, наложили глубокую свою печать на весь ход умственной жизни в Европе с ХШ до XVI века. Им римская церковь обязана была самыми славными своими триумфами. Но в их же совокупном дей–ствии кроется и объяснение того, почему в конце средних веков изучаемый нами вид суеверия — да и не он один — дал такие ядовитые плоды, каких мы не встречали в темное раннее средневековье.