Ведьмы и Ведовство

Однако если бы все это была истина, если бы демоны действительно обладали такой естественною силой, то как же их союзники, волшебники, не оказываются несравненно могущественнее самых могущественных земных властителей? Как же волшебники с помощью демонов не приведут к своим ногам вселенную? На этот аргумент, к которому охотно обращались скептики вроде Агобарда, схоластика ответствовала спокойно: причина в том, что демоны могут творить деяния, на которые они способны, только в том случае, если на это воспоследует Божеское попущение, а попущение это дается им далеко не всегда. Но зачем думать, что оно хоть когда-нибудь имеет место? Как будто Провидение само не может покарать грешника или испытать праведника? И не согласнее ли с евангельским учением считать, что истинному христианину не должны быть страшны никакие чары? Опыт показывает, возражала на это схоластика, что чародейство существует и что его жертвами становятся не только дурные, но и добрые сыны церкви. Спрашивать же, зачем Провидение это попускает, значит, по слову Писания, стремиться plura sapere quam oporteat. Indicia Dei occulta sunt. Пути Господни неисповедимы.

Таковы были главнейшие результаты изысканий, произведенных схоластикою в области нашего вопроса. Возможность колдовства, в которой слишком поспешные умы готовы были уже признать лишь мнение неразвитой черни, теперь была проверена научным методом, поставлена на новые основы и в таком виде объявлена communis opinio theologorum. При трудностях, с которыми тогда была сопряжена популяризация науки, этот усвоенный схоластиками взгляд не стал, правда, вместе с тем и взглядом всех умственно расшевелившихся людей. Во многих кругах общества упорно сохранялась ранее уже сложившаяся привычка смеяться над рассказами о том, якобы бесы действительно отравляют земное существование добрых христиан. Припомним, что крайне скептически настроенный по отношению к бесам Roman de la Rose Жана де-Мена, этого «Вольтера и Рабле XIII века», сразу завоевал себе громкую известность и оставался любимейшим чтением французской буржуазии до самого конца средних веков. Но этот смех возбуждал в схоластиках приблизительно такое же чувство, с каким современное нам есте-ствоиспытание смотрит на недоверие невежественного люда к теориям вроде происхождения болезней от микроорганизмов: жалкое недомыслие, которое при случае может обращаться в прямую общественную опасность.

Для тона отношений между средневековою университетскою наукой и «натурализмом» нам стоит познакомиться со вступительной главой в трактате Герсона De erroribus circa artem magicam. Указанный трактат вырос из речи, которую этот знаменитый канцлер Парижского университета держал однажды к лиценциатам медицинского факультета на тему: врачу, исцелися сам.

В естественной философии является правдоподобным, согласно же истинам веры является несомненным, что демоны существуют. Такого взгляда держались самые возвышенные из философов: Гермес Трижды-Великий, Платон и все последователи его доктрины, Апулей, Порфирий и другие. Это нам ясно показывают собственные их труды, равно как труд Августина «О граде Божием». Тезис, что демоны существуют, на философской почве гораздо легче защищать, нежели противоположный, ибо при этом остаются неприкосновенными рассказы о чудесных происшествиях, которые передаются достоверными историками у всех решительно народов. Им всем противопоставлять упорное отрицание значит переходить в дерзости всякие границы и колебать основы человеческого общежития и гражданского союза, гак как той силой, которая людей соединяет, скрепляет и сливает в одно целое, служат взаимное доверие и готовность друг друга слушать. У христиан же отрицание демонов и того, что они могут творить в природе очень многое, представляет учение, которое осуждено как ошибочное, нечестивое и противное Св. Писанию. Итак, смеха достойны, но достойны и суровой кары те, кто издевается над богословами, лишь только они заводят речь о демонах и действиями демонов объясняют различные явления, как будто бы это было вещью баснословной. Проистекает же подобное заблуждение у некоторых образованных людей частью от недостатка веры, частью же от слабости и порчи рассудка. Душа их настолько занята чувственным, занята телом и заботами о нем или же ум их настолько погружен в изыскание частных, осязательных причин, что они оказываются совершенно не в состоянии разуметь вопросы об универсальном, о первых сущностях и о духовном, и теряют способность к тонкому, возвышенному мышлению. Платон еще сказал, что величайшим препятствием к познанию истины является такая склонность верить лишь чувствам, не возвышаясь над их свидетельством. Так же говорили и Цицерон, и Августин в труде «Об истинной религии», и Альберт Великий, и Вильгельм Парижский; этому учит нас и опыт.