Ведьмы танцуют в огне

Готфрид сидел за столом и чистил шпагу. Одежда и обувь его были в идеальном состоянии, отчищенные как для парада или похорон. А вот за оружие он принялся в последнюю очередь — оставил самое приятное напоследок. Он усердно стирал с блестящего клинка капли дорожной грязи, пыль от точильного камня, которым прошёлся по зазубрившемуся лезвию, и сальные отпечатки собственных рук.

Ему вспоминался отец и Альбрехт Шмидт. Потом мысли вернулись к Эрике. Сначала он очень любил её. Потом ненавидел. Теперь нужно было снова любить — так требовала логика. Но у него в душе была только зияющая пустота, в которой иногда дул ветер праздных мыслей. Он вспоминал дни с Эрикой, те самые, которые успел тысячу раз перебрать в памяти. Наверное именно поэтому они казались ему блёклыми гравюрами в книге, несущими лишь сухую информацию, но не вызывающими никаких чувств. И он пытался понять, почему был так одержим ею. Да, она была красива, но красота эта давно стала ему привычна. Её загадочность? Это его только пугало, настораживало и раздражало. Доброта и кротость? Скорее всего. Хрупкость и женственность? Да, ему хотелось защищать и оберегать её. Наверное она казалась ему островком спокойствия и домашнего уюта в этом напряжённом мире подозрений, доносов, грязи и вечного дождя. Жаль, что только казалась, ведь именно из-за неё всё это и началось. Хотя островок спокойствия по определению должен быть окружён бушующим океаном. Остаётся лишь надеяться, что всё это скоро кончится.

В гордыне своей он думал, что сам направляет клинок, сам выбирает цель. Но разве зря на клинке выбит крест? Разве сам он не подобие этого клинка?

В дверь торопливо постучали, и она сразу отворилась. Внутрь ворвались струи дождя, порывы ветра и… заплаканная Хэлена, промокшая до нитки.

Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга — Хэлена красными от слёз глазами, в которых были страх и надежда, а Готфрид мрачным взглядом безнадёжной решимости.

— За мной гонятся, — выдохнула она.

— Кто? — вяло поинтересовался Готфрид.

— Один человек… из ковена…

Снаружи послышались торопливые шаги, Готфрид поднялся и пошёл к двери, сжимая в руках оружие. На мгновение в окне показалось лицо, а потом исчезло. За дверью уже никого не было.

— Мать арестовали! — сказала наконец ведьма, когда Готфрид одарил её тяжёлым взглядом..

— Ну и что? — спросил он, продолжая глядеть на неё.

Хэлена не нашла, что сказать.

— Я думала… Ладно, — она покорно опустила глаза. — Можно, я немного обсушусь?

Ей не хотелось возвращаться на улицу, там ещё мог быть Барс. Готфрид молча кивнул. Ведьма принялась развешивать свою одежду по дому, оставив на себе только промокшее насквозь платье.

— А где маска? — спросил он.

— Она… один ублюдок её отобрал, — сказала Хэлена насупившись. — Который гнался.

— Зачем она была тебе нужна?

— Я хотела найти того… дьявола. Того самого, который был на шабаше. Меня как будто околдовали… А как ты узнал, что маска лежала именно в том доме в лесу? Я видела тебя, когда ты уносил её.

— Мне пришло это во сне, — ответил Готфрид. — Мне приснилась эта хижина и ведьмы внутри.

Хэлена, казалось, удивилась.

— Приснилась хижина? — сказала она самой себе.

Но зачем это понадобилось Матери? Но потом поняла — для того, чтобы она, Хэлена, не нашла маску.

— Куда ты собираешься? — спросила Хэлена, чтобы поддержать разговор.

Готфрид странно посмотрел на неё. Как будто хотел о чём-то спросить. В руках он держал свою шпагу, и колдунья насторожилась.

Он поднялся с места, в последний раз протёр клинок сухой тряпкой, и сунул шпагу в ножны.

— Я пойду в Труденхаус, — сказал он тяжёлым голосом.

— Зачем? — Хэлена уловила безнадёжность в интонации, но ещё не понимала её причины.

— За Эрикой.

— Всё-таки решил отправиться за ней? — переспросила она после паузы.

— Да. Мать приходила ко мне и всё рассказала.

Хэлена окоченела, не зная что предпринять — вскочить и бежать, или же согласно кивнуть, словно и не было той лжи, которая изливалась из её уст совсем недавно?

— Если я верну её, это многое прояснит. И, может быть, нам удастся начать жизнь сначала. Мать сказала мне, что тот человек вовсе не дьявол. Это наш викарий, Фридрих Фёрнер. А маска и ряса — для того, чтобы не узнали, — спокойно произнёс Готфрид, глядя прямо в глаза Хэлены.

— Но… — вдруг растерялась та. — Тогда зачем?… — и тут её лицо налилось кровью. — Она лгала мне, чтобы использовать меня! Чтобы я вернула ей эту девчонку!

Её душа вдруг опустела — надежды, мечты, которым она предавалась в одиночестве, вдруг растаяли. Фантазия о Рогатом боге натолкнулась на факты и разбилась. Исчезла её плоть, то, что могло доказать, что всё это может быть в реальности. Теперь сама голая идея жгла душу, потому что была очаровательна, но неправдоподобна, несбыточна. И Хэлена поняла, что втайне она надеялась никогда не узнать имени незнакомца под маской.

— Почему ты так её ненавидишь? — спросил Готфрид, выведя её из ступора. Он достал свой гребень и теперь расчёсывал волосы — на службе нужно выглядеть безупречно.