Ведьмы тоже имеют хобби

– Пойди, спроси его самого, что для него лучше – тюрьма или улица? Он тебе ответит, и, надеюсь, искренне! Во всяком случае, когда эта инфузория писала признательные показания, я не пытал его каленым железом! Иди, иди, он в КПЗ.

На негнущихся ногах Василий медленно зашагал по коридору. Камера предварительного заключения находилась на первом этаже. Охранник без колебаний пропустил лейтенанта. И вскоре Семенов с жалостью и отвращением созерцал укрытое одеялом существо неопределенного возраста. Этому мужчине могло быть и тридцать, и шестьдесят лет. Черное испитое лицо не выражало никаких чувств, оловянные выцветшие глазки с любопытством смотрели на молодого милиционера. В камере стояла такая вонь, что Василий поморщился. Бомж откинул одеяло и поинтересовался:

– Опять на допрос?

– Зачем? – удивился Василий. – Вы же все подписали.

Мужчина поднял вверх указательный палец. Ноготь с траурной каймой вызвал у Василия тошноту.

– Ага. Подписал. Что дальше?

– Я знаю: это сделали не вы, – уверенно сказал Василий. – Почему вы на себя наговариваете?

От удивления бомж раскрыл рот, и слюна тонкой струйкой потекла на его заскорузлый подбородок:

– Что-то не так? – Его уже много лет не называли на «вы». Он почувствовал себя не в своей тарелке.

– Мне просто интересно: почему вы это сделали? Вы же не убивали Кондакову.

Бомж почесал грязные волосы, и Семенову показалось, что на одеяло прыгнула парочка вшей.

– Может, и убил… – сказал он, колеблясь. – Выпимши я был, начальник.

– Как именно вы ее убили?

Мужчина отвернулся:

– Говорю же: выпимши был.

– Как вы к ней проникли? Лидия Михайловна сама открыла вам дверь?

Заключенный крякнул:

– Таким, как мы, дверей не отпирают. Кажись, через забор я перемахнул. Да зачем это вам?

– Интересно, почему ты готов взять на себя чужое преступление.

– Чужое или свое – какое вам дело? Раз я признался – значит мое оно.

Превозмогая брезгливость, Семенов сел рядом с ним:

– Тебя уговорил капитан?

– А коли и так? – ощетинился подозреваемый. – Вы небось не копались на помойках каждое утро, не ночевали в подвалах, где по ночам тебя норовят растерзать крысы! Не! Вы – чистенький, ухоженный офицерик, маменькин сынок. Да мне тюрьма, может быть, мать родная! Там меня просто обязаны кормить три раза в день.

– А вот выпить – не дадут, – улыбнулся Василий, использовавший последний веский аргумент.

Однако его слова только вызвали дополнительное раздражение бродяги:

– Да и черт с ней, этой выпивкой! Через нее, проклятую, все мои беды! Думаешь, как я на улице-то оказался? Квартиру, оставленную мне родителями, пропил! Может, в тюряге меня вылечат! Я уж сколько раз кодировался – и все без толку. Только вот я не пойму, чего ты, начальник, хочешь.

– Чтобы все было по закону, – твердо сказал Василий.

– А оно по закону и есть, – не смутился мужчина. – Я признался и на попятную идти не собираюсь. А тебя, голубок, пусть совесть не мучит. Заслужил я ее, тюрягу! А выйду – начну новую жизнь. Смертной казни сейчас нет, много мне не дадут… Это мне твой капитан сказал.

Семенов тоже перешел на «ты»:

– Ты так рассуждаешь, будто едешь на курорт! А если тебя на зоне калекой сделают, если, чего доброго, забьют в драке до смерти? И такое бывает! Там не только баланду хлебают.

Глаза заключенного потемнели от злости:

– Ты меня не пугай! Пуганый я уже. А смерть… Она за нашим братом и так по пятам ходит. Дня три назад в подворотне так парни молодые меня отмолотили. – Он приподнял свои лохмотья, показав Василию черные синяки на боках. – Говорят: ты не человек, ты – мусор!

Семенов вздохнул:

– Ну, как хочешь…

– Ступай отсюда, начальник, – тихо сказал бомж. – Вижу: хороший ты парень, да только многого еще не знаешь. А на суде я собираюсь подтвердить свои показания. Это мое окончательное решение!

Василий повернулся и вышел из камеры. Несмотря на готовность и даже желание бомжа как можно скорее оказаться на зоне, какое-то мерзкое чувство терзало душу молодого опера. Лейтенант возвратился в кабинет Опарина и сел на стул. Григорий все прочитал по лицу подчиненного:

– Ну, прав я? Вот так-то!

– С такими методами мы далеко пойдем – Семенов словно выплюнул ему в лицо эту фразу.

Капитан медленно встал и схватил его за шиворот:

– Ты что, сосунок?! Неприятностей захотел?

– Уберите руки, – крикнул Василий. – Вы… Вы…

Он так и не нашел подходящего слова. Звонок телефона, от которого оба вздрогнули, словно зазубренной пилой вклинился в эту напряженность. Опарин отпустил лейтенанта и снял трубку:

– Слушаю. Что?! – Его лицо посерело на глазах. – Да, мы выезжаем. – Он брякнул трубку с такой силой, словно хотел раздавить ненавистный телефон. – Накаркали мы с тобой неприятности. Два трупа у нас! Собирайся.

Семенов сразу забыл о бомже:

– Кто?

– Шиманский Борис Михайлович. Слышал о таком?

– Нет…

Опарин уже доставал из сейфа кобуру:

– Светило адвокатуры. Впрочем, если его пришили, не такое уж он и светило!

– А кто второй?

– Вторая, – поправил его капитан. – Какая-то девка. Сейчас поглядим…