При других обстоятельствах я бы продолжила нашу пикировку, но, чёрт возьми... сейчас я настолько измучена. Глаза так сильно опухли от рыданий, что я с трудом могу моргать, а виски ломит от настойчивой пульсации. Поэтому я всего лишь послушно киваю, и двигаюсь следом за Модсогниром.
Проходя сквозь заполненный толпой галдящих студентов коридор, я то и дело замечаю обращённые в нашу сторону взгляды. Они многогранны и разнообразны: среди них есть как удивлённые, так и злые, но всех их роднит чувство неприятия, которые они вызывают у меня.
Наконец, мы доходим до мужского общежития. Это удивительно, но оно выглядит совсем как наше: те же спокойные постельные тона, скудная, но добротная меблировка. Всё по-спартански просто и строго - разве что здание кажется куда более архаичным, но, учитывая страсть ведьм к взрывоопасным экспериментам, это вполне закономерно.
Проходим в драконий корпус и миновав пару комнат, останавливаемся у одной из многочисленных неприметных дверей.
Хмыкаю.
- Я думала, что вы с кронпринцем живёте в преподавательском крыле или типа того, - тихо произношу.
- Почему ты так решила? - Модсогнир вставляет ключ в замочную скважину и несколько раз поворачивает его.
- Из-за вашего статуса. Разве у вас не должно быть шикарных покоев?
- Это они и есть, - он распахивает двери и легонько подталкивает меня внутрь.
Я оказываюсь в небольшой комнате, выдержанной во всё том же сдержанном, скучном стиле, что и наши собственные. Разве что мебель здесь поразнообразнее - стол хоть и меньше, но явно письменный, а не просто обеденный, как у нас, да и пара кресел имеется, - а в остальном один в один наши каморки.
- И... в чём их шикарность?
- Они одноместные.
- Оу. Ну, если только это. Просто когда думаешь о племяннике императрицы, то ожидаешь, не знаю, как минимум несколько комнат, отделанных золотом и лепниной.
- Это ты увидишь в нашем родовом замке, Варвара.
Я против воли краснею.
Родовой замок... Почему это звучит так... странно. Я имею в виду, будь у меня родовой замок, я бы об этом вещала с куда большим апломбом, а не говорила настолько будничным тоном. Хотя, может если бы я выросла с мыслью, что я живу в замке, мне бы это не казалось чем-то из ряда вон выходящим.
- Располагайся, - Модсогнир кладёт руку на мою талию и немного сдавливает, подталкивая по направлению к небольшому, обитому тёмно-зелёной тканью диванчику.
Несколько мгновений я тушуюсь, но всё-таки опускаюсь на мягкое сидение.
Странно.
Мне казалось, что истерика совсем лишила меня возможности чувствовать, и мозг потерял на время потенцию эмоционировать, но сейчас по моей груди вновь расползается знакомое волнение. То, которое возникало каждый раз, когда наши взгляды ненароком встречались, и его глаза, глубокие и загадочные, с явным вожделением проходились по моему телу, заставляя его трепетать.
Да, будучи в компании, мы почти всегда общались с ним так. Взглядами. Мимолётными прикосновениями. Брошенными невзначай фразами. Фразами, тон которых балансировал между вежливым и бесстыдным.
Как это получалось? Почему наше взаимодействие тет-а-тет каждый раз строилось на противостоянии, а в присутствии свидетелей приобретало какой-то непонятный, заигрывающий оттенок?
Может, этот способ общения и был для нас самым подходящим? Я имею в виду, Модсогнир - личность явно скрытная, отстранённая. Наблюдая за ним, я не раз замечала, как на его лице отпечатывалось равнодушное безразличие, стоило кому-то завести с ним беседу. Это было похоже на принуждение, будто он совершает усилие над собой. Но в то же время я с трудом могу вспомнить кого-то, кто был бы настолько же хорош в невербальном общении. Красноречивые взгляды, расслабленная мимика, уверенные жесты - всё это говорило за него, именно по ним считывалась его истинная реакция. Именно в этом появлялся он сам.
В то же время я. Мои родители погибли, когда мне едва исполнилось восемь, и опеку надо мной получила бабушка, мать моего отца. Женщиной она была строгой, ярчайшая представительница вида "сталинист классический": непримиримая, требовательная, скупая на похвалу. Жёсткая, причем нередко её жёсткость переходила в настоящую жестокость. Я бы даже сказала, что она во многом была пуританка - по крайней мере, её отношение к романтике и ceксу явно указывают на это. Тогда как Анька, живя со своими родителями, могла позволять себе менять парней чуть ли не каждый месяц, мне капали на мозги занудными нотациями о необходимости "беречь честь смолоду" и прочей высокодуховной чепухой, которые бабушка горделиво называла правильными принципами.