Ведогони, или Новые похождения Вани Житного

Заметался палач по сцене, ничего не нашел, толпе погрозил кулаком — и домой побежал, за новыми инструментами. Стражники–те понахмурились, удвоили бдительность… И вдруг сухой гром раздался — а на небе-то ни тучки! И вот в ночном небе букет алых роз расцвел — да рассыпался на отдельные цветы, опять громыхнуло — и букет незабудок ввысь взлетел и погас, а после — желтые лютяки рассыпались сверкающими звездами… А настоящие–те звезды вмиг померкли. Все, как под гипнозом, в небо уставились, совсем забыли про лобное место, где, словно бабочка, была пригвождена самовила. Кое-кто в толпе даже присел, кто-то пальцем в небо тыкал, кто-то про знамения говорил… Может, де, отпустить уж виду, что-то, де, это не ладно, пускай, де, домой летит, только слово даст, что больше сюда не сунется… Но Колыбан крикнул палачу, который успел уже вернуться, продолжай, дескать, казнь, дескать, само небо радуется тому, что самовила будет наказана… Вот гад! Но какова десантница-то — молодец, не подкачала! И опасная пиротехника, купленная в Мин. Водах по случаю теткиного дня рождения, — тоже…

А палач в красном плаще, на капюшоне которого почему-то значилось «1 мая», вместо того чтобы пилить да рубить виле пригвожденные крылья, подбежал к крылушкам и, пока все в небо пялились, повыдергал гвозди один за другим. А теперь стоял, склонив голову подле самовилы. Знал, знал Ваня, что он там делает: пытается запасным ключом, который выковал кузнец Чурила, отомкнуть кандалы на руках помайчимы… Бедный лешачонок — всё ведь сделано из гвозденья: гвозди, ключ, кандалы! Но справился Березай — звякнули упавшие цепи.

Почуяв свободу, тотчас взвилась белая вила кверху! Боком, правда, летела — на одном крыле, сломанное-то бездействовало, и нога была поджата. А Златыгорка, теснившаяся у стены дальнего дома, побежала вдруг, да так побежала, как будто взлететь хотела, вот–вот в толпу врежется — прянул народ в стороны, а посестрима… и вправду взлетела!.. Ваня глаза зажмурил — мерещится ему, что ли? Открыл: нет, летит! Повернулась посестрима боком, а за спиной-то у ней — крылышки! Торчат из спины, прорезались сквозь кожаный жилет! Маленькие такие, с локоть, но — крылья! Машет она ими, работает — и… летит! Зависла девушка над толпой, а в руках-то у ней огого какой лук! Но тут стражники очухались, тоже подняли луки — и стали вслед улетавшей самовиле пускать стрелу за стрелой… Но не тут-то было! Златыгорка-то как зачала отправлять свои стрелки, завертелась в воздухе юлой — и все чужие стрелы расщепила своими шибко стремительными. Как и планировалось, прикрывала девушка отлет белой Виды… Только не с земли — с воздуха!

Ваня, у которого не было в этом спектакле никакой роли, пришел наконец в себя — и кликнул Березая, пока стража не повернула свои луки в сторону малого лешака. Впрочем, им хватало забот со Златыгоркой. Красный «палач» ничего из происходящего не видел, стоял на сцене и плевал на обожженные гвозденьем руки, лечил, как мог, во рту, небось, сухо стало — всю слюнку извел на раны!..

…С ночи сидел лешачонок под сценой. Ваня одного боялся — как бы он там не заснул в самый неподходящий момент али с голодухи-то всё лобное место не схрумкал. За состязаниями, которые шли весь день, Березай мог только в щелки наблюдать. А в минуту «икс», во время невиданного в этих местах фейерверка, пока все таращились в небо, — и был введен вторым составом новый палач. Красный Древожор, как прозвала лешачонка бабушка Торопа, заранее выгрыз себе в досках люк, — и под шумок оказался на сцене. Одет он был в точности как палач: в красном бархатном плаще, сшитом Стешей еще там, дома… и в маске, сделанной той же Стешей по описаниям кузнецов. Настоящего палача Поток нейтрализовал, когда тот понесся домой за запасными орудиями казни: Кузнецов подмастерье пошел за ним следом, оглушил, связал и для верности запер.

Услыхав сквозь гомон толпы Ванин зов, Березай, кое-как залечивший ладони, соскочил с помоста — и помчались они прочь из Деревни. О, как они бежали! Правда, в конце концов лешак всё ж таки обогнал Ваню.

Примчался мальчик к назначенному месту: к полю у речного обрыва, под которым засыпанный змеиный ход, — а все уже тут. И белая Вида (как ей птички нащебетали, так она и сделала). И Степанида Дымова: льет мертвую воду из заначенного черного пузырька на сломанное крыло помайчимы, полпузырька на крыло пошло, остальное — на покалеченную ногу. Вдруг птички прилетели, гуторят, увела, де, Златыгорка преследователей за собой, в противоположну сторону… Да только ладно ли это, вот что?.. Как бы ведь чего не вышло… Самовила понахмурилась, спешно распрощалась с назваными детьми, расцеловала всех троих в щеки — и полетела выручать крылатую дочь. На мгновение темно стало, хоть глаз выколи — это раскинутые крылья вилы месяц сокрыли.

Глава 10. Похищение