Ведомая огнем

– И что? Ни разу не ошибались? – едко спросила я.

– Ну почему же, прецеденты были, адаптеры или летуны иногда шлют протесты нашему Совету, тогда происходит процедура возврата… если к тому моменту женщина еще хочет вернуться назад.

– Ага, вы ее к этому моменту наизнанку своим принуждением выворачиваете. Да она свое имя забудет, не то что кого-то любила… – прошипела я, забыв, где нахожусь и что вокруг чернота. Так меня задела за живое тема разговора.

– Мы используем принуждение в самом крайнем случае, женщина. В отличие от ваших летунов, которые им пользуются по делу и без. Не хотят, видите ли, чтобы женщины испытывали негативные эмоции, и глушат их… подсаживают… Мы же считаем, что наша пара должна быть сильной, в нашем мире слабые плохо приживаются. И лучше сильные эмоции, чем пустые оболочки вместо женщин.

А я не нашлась, что возразить. Вспомнила Жеуза, когда тот ментально гасил вспышку злости Ре по отношению к нему. Тяжело вздохнула и замолчала. Зачем тратить силы на споры, они мне еще пригодятся. Я закрыла глаза – все равно ни зги не видно. И даже задремала, порядком устав от напряжения.

Спустя, наверное, пару часов ходу сначала я увидела вспышку света в глубине тоннеля, потом – развилку, затем услышала голоса.

Белые стремительно перестроились: часть вместе с Велиром ушла вперед, а Медин со мной и остальными замер, не выходя в полосу света. Я не успела вскрикнуть, чтобы привлечь к нам внимание – мне закрыли рот ладонью.

Поэтому, пару раз дернувшись, затихла, вслушиваясь в голоса. Видимо, мы встретились с дозорным отрядом летунов. Потому что речь шла о рархах и общей обстановке в проходах и сверху. Оказалось, эшарты разместили на станции средства наблюдения, которые транслируют все сюда. Информацию записывают. Интересный факт: между собой драконы и ползуны общались на языке адаптеров. А еще задумалась: зачем белым я, если они и так станцию знают и даже гораздо лучше.

Мои похитители поспешили закончить разговор, заверив летунов, что проверят сегодня станцию изнутри. Заодно установят дополнительные датчики слежения. Две группы распрощались, и красноватый приглушенный свет погас, снова погрузив все вокруг в черноту. Мы продолжили движение. Как только Медин отнял ладонь от моего рта, я зло спросила:

– Зачем я вам? Если вы станцию лучше меня знаете?

Тоннель неожиданно сузился, превратившись в узкий проход. Мощный эшарт больше не мог меня нести, не задевая мною стены. Поставил на ноги перед собой и повел дальше, держа за плечи. Но все же ответил, флегматично и отстраненно:

– Женщины. Мы же за ними туда идем. Если они увидят нас, чужаков, то увести их оттуда всех разом и к тому же тихо будет нереально. Мы не знаем вашего языка и объяснить, что хотим их спасти, не сможем. Значит, это сделаешь ты! Согласись, лучше стать парой белому, чем погибнуть у рархов в качестве подопытных экземпляров или сгореть в пламени эшартов. Хотя, по последним данным, на станции наших свободных мужчин-пленных не осталось… закончились. Как только про вас стало известно, станцию окружили защитным кольцом. Летуны запрещают гражданским и даже военным, находящимся в поиске оставшихся в живых адаптеров, соваться к рархам. Хоть таким образом мы все пытаемся сохранить жизни вашим женщинам. Если таковые еще остались.

– Но тогда зачем мы туда премся? – потрясенно спросила я, оглушенная новостями. – Если ваши Думы, или Советы, или как там у вас властные верхушки называются, основательно занялись проблемой освобождения женщин?

– Кто первый спас – того и женщины! – мрачно и коротко ответил, словно отрезал, Медин, продолжая толкать меня вперед.

– Вы все – озабоченные! – резюмировала я.

Больше разговаривать мне не дали. Шикнули, предупреждая, что начинается зона повышенного внимания, мы практически под станцией.

Глава 26

Сердце так сильно колотилось в груди, что его стук почти заглушал для меня все остальные звуки. Последние часы, когда мы пробирались на станцию, превратились в сплошной кошмар. Я беззвучно шептала: «Это сон, это всего лишь сон, и скоро он закончится…» Последний участок узкого тоннеля мы преодолели ползком, и не сойти с ума от клаустрофобии мне помогала мысль, что тогда я точно останусь погребенной под тоннами земли.

С волос на щеку скатился кусочек засохшей глины, заставив вздрогнуть от испуга. Показалось, что кто-то меня коснулся. А потом я услышала знакомый цокот, отчего мое сердце почти остановилось. Я сидела рядом с Велиром, а остальные рассредоточились по периметру огромного зала, заставленного металлическими контейнерами.