Ведомственный притон

— Не было его, гада, на конференции. В бегах, сволочь! — ответил раздосадованный Фочкин, на миг забыв, куда он собирается. — Выпить хочешь, Катышев?

— А Малкина допросили? — не обращая внимания на предложение коллеги, спросил Катышев.

— Что его допрашивать? Пока сюда везли, он сам все рассказал, — без особого энтузиазма ответил Золотарев. — Обыкновенная шестерка. На побегушках при Белоцерковском.

— Хорошо, — перебил их разговор Фочкин и, застегнув «молнию» куртки, сел на стол Золотарева. — Я не еду в госпиталь! А что ты предлагаешь? Взять еще водки?

— Только не водки. Вина купим. И поедем к Ляле и Жанет. Черемисова и Малкин арестованы. Белоцерковский теперь не высунется. А значит, девушкам уже никто и ничто не угрожает. Есть повод отметить! Итак, предложение принимается? Ставим на голосование…

— Вы им скажете, что они свободны, и они тут же побегут на панель! — едко подвел заключение Катышев, прислушиваясь к торжественному храпу Варенцова.

— Зачем им на панель? А мы на что? — удивился Фочкин, уже согласившийся с предложением Золотарева.

— Ты не прав, Костик! — стукнул кулаком по столу Золотарев. — Жанет больше на панель не пойдет. Она мне слово дала! Едем, Фочкин!

— А этого писателя мне оставите? — оглянувшись, поморщился Катышев.

— А что, он кому-то мешает? Пусть спит. — Майор был само добродушие.

— Нет! — Золотарев предупредительно поводил пальцем перед носом майора. — А вдруг сюда Полуяров заглянет или Князь? Стаса надо забирать с собой!

Катышев домой не собирался. Он с ухмылкой глядел, как коллеги старались привести в чувство журналиста. Но, так и не сумев разбудить до конца, они взяли его под руки и поволокли к выходу.

— А где сейчас Малкин? В изоляторе?

— Кто его сейчас в изолятор повезет? Хочешь, сам тащи, а мы уже заняты, — перетаскивая тело Варенцова через порог, огрызнулся Золотарев. — В дежурке он, под замком.

Дождавшись, когда шум от волочившихся по полу ног журналиста стихнет, Катышев по служебному телефону набрал номер жены, готовый порадовать ее происшедшими событиями. Но трубку в спорткомплексе никто не снимал, и он понадеялся, что в данный момент Катька сидит за рулем своего «француза» и следует в направлении дома.

Он посмотрел на электронный циферблат телефона и подумал, что Через полчаса сможет рассказать ей обо всем за чашкой чаю.

Коридор был усыпан газетами, с которыми даже в бессознательном состоянии не пожелал расстаться журналист. Катышев, перепрыгивая с одной на другую, поймал себя на том, что старается наступать каблуками на физиономию Белоцерковского. И хотя улики, показания свидетелей и доказательства о причастии короля конкурсов к массовым преступлениям были рыхлыми и натянутыми, Катышев уже нисколько не сомневался, что дело закрутилось, подозреваемые на прицеле, а значит, не исключено, что начнут допускать массу ошибок и необоснованных действий. Вот если бы еще узнать, где и какие документы хранит Белоцерковский, о которых накануне говорила Черемисова.

Он уже готов был попрощаться с дежурным офицером, когда вспомнил о Малкине. Ему стоило лишь открыть дверь в дежурку и сделать пять шагов в сторону, чтобы поглядеть на того, кто намеревался сместить Катьку и занять ее должность. И он решил не упускать эту возможность. Дежурный офицер, выслушав пожелание Катышева, лишь пожал плечами и открыл тамбур, который крайне редко выполнял роль камеры.

Малкин, облокотившись на стену, сидел на единственном табурете. Он поднялся, даже при свете тусклой лампочки сразу узнав капитана. Катька представляла их друг другу, но все их знакомство ограничивалось лишь приветственными кивками при встречах, когда Катышев приезжал к жене.

— Ну что, бывший акробат и неудавшийся директор? — спросил капитан.

Малкин отвел глаза, казалось, весь его интерес был перенесен на стену, от души выкрашенную серой краской.

— Долго я буду находиться в этом курятнике?

— В этом — до утра. А вообще — лет пять. Статья грозная: нападение на сотрудника милиции, повлекшее за собой многочисленные травмы и увечья. Благодари бога, акробат, что избитый омоновец жив остался. Впрочем, вы еще с ним встретитесь, и я не уверен, что разговор с Блинковым будет нежным.

— Да я-то при чем? Мне приказали, меня шантажировали!

— Кто? Белоцерковский?

— А то кто же! Если бы я отказался — попал бы под статью за изнасилование. А так он обещал сделать меня директором спорткомплекса.

— Погоди, не кипишись. Что за изнасилование?

— Да с девчонками, моделями, мы запали. Я и Орешников.

— Лопоухий? — перебил Золотарев.

— Да, он. Телки вроде как согласны были. Ну выпили, побарахтались, поменялись, еще раз побарахтались. И тут ни с того ни с сего — они в крик! Глядите — изнасиловали их. А Белоцерковский все на пленку заснял. А потом с нас и с телок расписочки взял, как дело было…

Катышев насторожился:

— А где теперь эти расписки?

— Где им быть?! У Белоцерковского.

— Понятно, что не у следователя. Где он их хранит?

— Знамо где. В своем сейфе в особняке.

— А ты видел этот сейф?