Ведомые (ЛП)

Странно осознать, что я одинока, несмотря на то, что на самом деле никогда не бываю одна. Но это так. Мне хочется, чтобы кто-то знал меня настоящую, а не блестящую оболочку, которую я показываю миру.

Я оставляю Киллиана и Джакса репетировать дальше и направляюсь к Райю, а затем — к Уипу. Когда заканчиваю с фото, загружаю их на компьютер и отбираю те, что хочу использовать сегодня в социальных медиа.

Время проходит быстро, а потом мы едем проверить место, где во вторник пройдет ночное шоу. Ребята взволнованы и энергичны. Клянусь, должно быть, они берут силу в музыке, так как чем больше говорят о ней, чем больше играют, тем кажутся более наполненными силой.

С другой стороны я? Я всё ещё чувствую последствия смены часовых поясов — с момента прибытия у меня плохой сон по ночам — и почти не обедаю. К слову, когда это мы пропустили ланч? Как я его пропустила?

Мой желудок рычит в знак протеста, и я пытаюсь игнорировать его, потому что никто ещё не готов уходить отсюда. Я делаю перерыв и сажусь на сцену, прислонившись к неподключенному амперу. У меня болит голова, и я бы с удовольствием вздремнула. Только обычно сонливость тоже как рукой снимает, как только захожу в свой номер.

Мой желудок снова урчит и, клянусь, начинает поедать самого себя, потому что внутренности сжимаются от боли. Я дергаю за молнию на чехле для камеры и матерюсь себе под нос. Ну вот, меня поглощает голод. Скоро начну рычать. А этим ребятам, кажется, нет, блин, никакого дела до того, что мы тут торчим уже несколько часов с тех пор, как ели в последний раз...

— Держи.

Мне под нос суют упакованный сэндвич из Pret A Manger. Через секунду рядом со мной на сцену садится Габриэль.

Мне одновременно хочется схватить сэндвич и восхищаться лёгкостью его движений.

«Что просто нелепо, — молча ворчу я, вонзая зубы в пшеничный хлеб. — Пускать слюни на то, как движется этот мужчина. И что дальше? Начну писать стихи о его щетине?»

К сожалению, я могла бы. Правда.

Как только еда попадает ко мне в рот, я вздыхаю от облегчения.

— Спасибо, — бормочу во время пережевывания.

— Ничего такого.

Габриэль немного приподнимает плечо, пока наблюдает за стадионом.

Он принес мне яичный салат с аругала. Мой любимый. Я сжимаю сэндвич в руках, словно драгоценный подарок, и делаю еще один укус. И еще. Черт, какая же я голодная.

— Это нечто.

— Не болтай с полным ртом. — Он достает из сумки бутылку воды, покрытую капельками конденсата, и откручивает крышку перед тем, как передать ее мне. — Боже упаси, еще подавишься едой и не сможешь больше болтать.

Вода ледяная, и я чувствую, как она охлаждает меня изнутри. Сладостная влага.

— Откуда ты узнал, какой сэндвич мой любимый?

Он смотрит вдаль, но его подбородок слегка опускается.

— Моя задача — знать всё о своих людях.

Его людях. Его стаде.

— Не вижу, чтобы ты принес еду еще кому-то.

Он наконец-то поворачивается в мою сторону. Мерцающие голубые глаза искрятся язвительным весельем, кривая линия губ слегка изгибается. Как всегда у меня перехватывает дыхание. Изгиб углубляется.

— Никто не выглядит таким голодным, как ты, Дарлинг. И ради всех нас лучше накормить тебя.

Я подозреваю, что он назвал меня по фамилии в виде насмешки, но Габриэль всегда произносит мое имя, будто ласку. Я отмахиваюсь от этого чувства, передергивая плечами.

— Меня даже не волнует то, что ты говоришь оскорбления в мой адрес. Это правда. Я была готова съесть собственные руки.

— Нам бы этого не хотелось. — Его рука почти касается моей. — Ты нужна нам для работы.

Мой телефон звонит.

— Замри на этой мысли, — говорю, отвечая на телефон. — Желтый?

— Желтый? Вот как ты отвечаешь на звонки? Это твоя мама, к слову.

Я закатываю глаза.

— Да, мам, я узнала твой голос.

— Ну, с тобой никогда не знаешь наверняка, — отвечает она, глубоко вздыхая. — Ты очень давно звонила, могла и забыть.

Улыбаясь, я опускаю сэндвич.

— Мам, ты могла бы сделать чувство вины видом Олимпийского спорта.

— Я пытаюсь, мой ангельский пирожочек. А теперь расскажи о своей новой работе. Они с тобой милы? Тебе всё нравится?

Это не тот разговор, который мне хотелось бы вести рядом с Габриэлем и его супер острым слухом, не говоря уже о его явно веселом обращенном ко мне взгляде. Но не могу же я заявить об этом вслух.

— Конечно, все они мило ко мне относятся. В противном случае, я бы не осталась.

Не совсем правда. За последние годы я работала на многих дерьмовых работах с даже еще более дерьмовым начальством, но решила начать с чистого листа: не воспринимать ничего, что не приносит мне радость.

— И я рада этому, ма. Правда.

— Ну, тогда хорошо. А те ребята из группы? — ее голос становится ниже. — Они настолько же секси, как выглядят по телевизору?

Я рассказывала ей, чем занимаюсь, в своих смс. Но не ожидала, что мама знает о «Килл-Джон». Я фыркаю в трубку.

— Серьезно? Ты пытаешься травмировать меня на всю жизнь? Тебе не нужно спрашивать о секси рокерах.