Будь я помоложе, уж, конечно, выставил бы уважаемого товарища Дорофеева за дверь. Но с годами становишься осторожней, если даже и не делаешься умней.
- Вот, что, Николай Евгеньевич, пожалуйста, поймите меня правильно. Я совершенно не против, если сотрудники возглавляемой вами лаборатории будут изобретать искуственные интеллекты даже и в рабочее время, при условии, конечно, выполнения плана научных исследований и разработок, а также соцобязательств. Более того, я - в частном порядке - готов всемерно этому содействовать. Но как директор, извините, института не могу допустить, чтобы этот вопрос в плановом порядке обсуждался на ученом совете. Это просто несерьезно, и, трезво поразмыслив, вы поймете, что я прав.
Дорофеев поднимает голову - в его глазах тоска.
- Вы допускаете, что я этого не понимаю? - произносит он с горечью.
- Тогда я вас не понимаю. Чего вы добиваетесь? И какое решение, по-вашему, должен принять ученый совет?
- Это не имеет значения.
- Да? Хм, вот даже как?.. Но что же вам в таком случае нужно?
- Мне нужна огласка. Я не смогу убедить всех членов.., да что там! хотя бы даже кого-нибудь, в серьезности поставленного вопроса. Но сам факт, что его обсуждают на ученом совете, заронит сомнение: "А вдруг, чем черт не шутит..."
Моя скептическая усмешка его раздосадовала, но и, видимо, подзадорила.
- Знаете, я бы очень хотел сейчас поменяться с вами ролями. У меня самого есть тыща и один аргумент, против выступления на ученом совете с таким диким сообщением. Но как ученый я просто не могу поступить иначе. Понимаете?.. Не понимаете! Хорошо, я скажу иначе. Раньше наукой занимались сотни, а теперь сотни тысяч. Раньше почти каждый ученый имел шанс сделать открытие, теперь этот шанс - бесконечно малая величина. Но и суммарное количество открытий неумолимо падает. В чем причина? Неужели природа с тех пор оскудела? Я утверждаю - нет! Просто девяносто девять и девять в периоде процентов этих исследователей занимается не наукой как таковой, а своим местом в оной. И в результате появляются академики, про которых никто не может сказать, что именно они открыли.
Так, так... Он идет на обострение, надеясь выловить некую рыбку в этой мутной гносеологической каше. Придется принять вызов.
- А камешки не иначе как в мой огород?
- Нет, - сказал он резко. - Я не имел в виду переходить на личности.
- И на том спасибо.
А вот это глупо. Надо бы возразить по существу, а что тут возразишь, если почти так и обстоит дело. Ну, положим, не девяносто девять, а девяносто, но ведь не в цифрах же дело. А в чем? Наука... Наука превратилась в дойную коровку, из которой большинство телят высасывают жизненные блага. Наука - стартовая площадка. Защитил кандидатскую - получил должность, довесок к зарплате и сел на дно... Итак, по существу возразить что-либо трудно. Меняем тактику.
- Рассказывай, - коротко приказываю я. - Кто, где, когда? Подробно.
Он меня понял и начал спокойно рассказывать.
- Позавчера приходит ко мне Никешкин...
- Какой Никешкин?!
- Младший научный сотрудник моей лаборатории, - произнес он терпеливо.
- Ах, да. Извини. Продолжай.
- ... И рассказывает следующее. В ночь перед эти они с Лебедевым работали на ПС-7000. Все было нормально, ни сбоев, ни отказов, но где-то около часу ночи машина вдруг сошла с ума. Вместо того, чтобы обслуживать задачи по разделам, она занялась художественным творчеством и нарисовала на графопостроителе две простыни рисунков на различные сюжеты. Кроме того, она записала на магнитную ленту здоровенный файл, содержание которого для него, Никешкина, остается загадкой. И Никешкин потребовал выделить ему и Лебедеву дополнительное машинное время для анализа ленты. Вот вкратце все.
"Прелесть какая, - думаю я, - просто слушать приятно."
- Доказательства.
- Вот.
Дорофеев раскрывает свою папку и выуживает оттуда несколько рулонов бумаги для графопостроителя. Я разворачиваю один наугад. Действительно, это весьма приличные рисунки, изображающие известного мне Лебедева, сидящего перед дисплеем с растеряной физиономией, потому что с экрана на него смотрит он сам. Разворачиваю другие рулоны - весьма интересно и забавно.
- Это все?
- Да.
- Неубедительно.
- Согласен. Но я допросил Никешкина с пристрастием. Это не мистификация.
- А доказательства?
- Я доверяю своим сотрудникам.
Он доверяет! Хорошо устроился.
- Прямо скажем, материала не густо. А ведь тебе, Николай, известны нравы наших ученых советников. Один Иван Христофорович чего стоит. Кстати, а Лебедев? Ты с ним говорил?
Дорофеев оглянулся, как бы проверяя, не стоит ли за спиной и наклоняется над столом:
- Мне трудно было идти с ним на разговор. Вы ведь знаете в каких мы отношениях. После перехода в другую лабораторию Лебедев избегает личных контактов со мной и вообще ведет себя, как бы это сказать...
- Не совсем корректно.