Ведро на обочине

– Вот она и устремилась к моему ведру с картошкой, чтобы, возвратившись домой, испечь своим мальчикам картофельных оладий. Разве это не счастье видеть, как твои детишки за обе щёки уплетают приготовленные собственными руками оладьи? Ещё какое счастье, – тихо прошептала баба Глаша и промокнула кончиком платка скатившуюся слезу, потом подняла глаза и долго смотрела на фотографию в аккуратной рамке, висящую чуть в стороне от остальных. На ней были изображены смеющиеся мальчик и девочка.

Баба Глаша встала из-за стола и, опираясь о край, обошла вокруг, приблизилась к фотографии и долго смотрела на радостные лица. Потом, дотронувшись легонько рукой до рамки, провела ладонью по дереву, будто погладила и, ссутулившись, шаркая стоптанными тапочками по полу, кутая плечи в шерстяной плед, пошла по комнате, бормоча себе под нос:

– А тут я вылезла из-под куста. Здрасьте вам! Чучело чучелом. Хорошо ещё, что дубину оставила там же. Конечно, не каждому понравится смотреть на такую оборванку. Была бы я одета поаккуратнее, а не в это рабочее старьё, так и разговор бы пошёл по-другому. Она для детишек своих старается, а у меня и ведро мятое, и картошка с землицей, и я страшнее войны – конечно, не захочется покупать. Ну, разве такие грязные предметы могут помочь доставить удовольствие? Нет. И ни каких сомнений здесь быть не может. Она праздник хотела устроить, а нашла на обочине старое ведро с грязной картошкой, да ещё обвязанное пеньковой верёвкой – и не представилось её душе, что «это может доставить высшее удовольствие»…, а потому она развернулась, вильнула задом и укатила.

Кот Барсик, задрав хвост, словно верный телохранитель, ступая бесшумно, следовал за ней. Баба Глаша подошла к часам, что отстукивали уходящие неизвестно куда секунды, помахивая на прощание им маятником, потянула цепь и подняла гирьки повыше, поправила пальцем минутную стрелку:

«Отстают «ходики». Надо бы к мастеру отнести часы», – подумала она. – «А где его сейчас найдешь, мастера-то этого? Кто сейчас умеет старинные часы ремонтировать? В районе у нас таких не осталось. Был один мастеровой – Порфирий Фёдорович, да год, уж, как помер. Пусть земля ему будет пухом. Золотые руки у него были. Всё умел делать. Помер и никого взамен не оставил. Ушёл без следа. В город везти их, что-ли? А куда? По какому адресу? Эх…» – баба Глаша с досады махнула рукой. – «Видимо помру под их хриплое тиканье или … они раньше сломаются.

Что-то меня сегодня унылые мысли гложут – не к добру это. Ох, не к добру».

Баба Глаша подошла к окну и, отодвинув край занавески, выглянула наружу. В соседнем доме свет горел с угла в двух окнах.

– Что-то Нюрка не спит, тоже. Неймется, должно быть, как и мне. Пойду к ней, расскажу, что вычитала. Или … нет. Нужно дочитать до конца, а то вопросы начнёт задавать. Что он там говорил про предметы, которые могут доставить удовольствие душе?

«…il est inйvitable qu’elle ne s’y porte avec joie…» – кажется так: «… и она тотчас устремляется к нему с радостью».

– Мне бы сегодня одеться, следовало, поаккуратнее, порадостнее и всё бы получилось, но… – тут баба Глаша осеклась, задумалась и потом возмущённо в полный голос воскликнула:

– Да откуда я могла знать, что она, эта тётка, сегодня ко мне пожалует. Я её, вообще, не ждала. Я за ворами следила. Я Петьку-Кувалду ловила, а тут она раз! и явилась, – баба Глаша со злостью отодвинула стул и уселась читать дальше.

«Il paraоt de lа que, quoi que ce soit qu’on veuille persuader, il faut avoir йgard а la personne а qui on en veut…»

«Итак, в чём бы не вздумалось убеждать, всегда следует видеть, кого убеждают: необходимо знать его ум и сердце, правила, которыми он руководствуется, и предметы, которые он любит; наконец, о предлагаемой вещи надо знать, какое она имеет отношение к принятым началам или к предметам, которые почитаются желанными в силу приписываемых им прелестей. Поэтому искусство убеждения состоит как в искусстве быть приятным, так и в искусстве убеждать: до такой степени люди управляются более капризами, чем разумом!»

– «… управляются более капризами, чем разумом…» – задумчиво повторила баба Глаша. – Что верно – то верно. Вот захотелось ей испечь картофельных оладий, и она понеслась по дорогам, выискивая где картоха получше, где приглянется ей больше. А у нас вся картоха одинаковая вплоть до самого района, – баба Глаша не заметила, как начала говорить в полный голос.

Откинувшись на спинку стула, она смотрела на окно, но не ничего не видела, а представляла себе образ той гражданки с золотыми перстнями, с кучерявой головой, которая в её воображении, как рыба, всё время открывала свой рот, но слов сказать не могла, потому что баба Глаша не позволяла ей сделать это. Подняв руку и указывая пальцем куда-то в пространство, она, распаляясь все больше и больше, начала громко выступать, так что кот Барсик, удивлённо поглядывая на неё, соскочил на пол и, гордо вышагивая, на всякий случай пошел, от греха подальше, за печку.