Ведро, тряпка и немного криминала (СИ)

— Борис Семенович, вы посмотрели? — интересуется один из физруков, Валерий Не-помню-чеевич Колобков. Он у нас, кстати, мелкий и лысый, правда, в объемах слегка подкачал — до настоящего колобка ему толстеть и толстеть.

— Я отправил трудовика, — опускает глаза директор (не от смущения, просто он выше). — Скоро придет.

Трудовик появляется минут через пять: высокий, сутулый, взъерошенный и без шапки. На вид ему лет двадцать пять, и для него наша школа это первое место работы.

Мне сложно представить, кто в двадцать первом веке пойдет учиться на трудовика. Народ идет в педагогические вузы или по принципу «куда взяли», или как продолжатель учительских династий. Но трудовик не очень похож на представителя династии, да и особых способностей к этому делу у него явно не наблюдается. Зато он хотя бы не жалуется (поневоле вспомнишь нашего физика, тот вечно ходит с кислым лицом).

Впрочем, сейчас и трудовик не выглядит особо довольным.

— Г-галина там, — запинается он, — сидит. Голова на столе, лицо набок, вся… синяя. Рядом лужа…

— Крови? — уточняю я. На меня тут же шикают. А что тут такого? Вопрос, как по мне, резонный.

Трудовик запускает в волосы пятерню. Директор убирает телефон в карман, физруки отлипают от стеночки, я навостряю уши и подозрительно щурю глаза.

— Н-нет. Какая-то засохшая хрень вроде пены. Вот здесь, — он машинально подносит конечность к своей небритой физиономии, но тут, спохватившись, вертит ладонью в воздухе, — у лица.

— Ключи? — хищно осведомляется директор. И ведь никто, заметьте, его не затыкает!

— Рядом, на столике.

— Так-так, — директор ощутимо мрачнеет.

Я уже говорила, что он плохо скрывает эмоции? Так вот, по сравнению с обоими физруками Борис Семенович просто Джеймс Бонд. За покерный стол им лучше вообще не садиться; впрочем, за «мафию» тоже. Хотя… да кто бы говорил! Я, кстати, тоже далеко не секретный агент — саму себя, мне, конечно, не видно, но окружающие наверняка отмечают что-то вроде неестественно бледности. А еще у меня пальцы дрожат.

— Ломаем дверь? — предлагает Колобков. Директор хмурится, сводит брови на переносице, окидывает железную створку подозрительным взглядом и неуверенно заявляет:

— Сможете снять с петель?

Теперь уже дверь в каморку изучают специалисты (т. е. физруки), и что-то особого воодушевления на их лицах не наблюдается. У каждого свой букет эмоций, трудовика до сих пор пробивает мелкая дрожь, но мужики единодушны в одном — в здоровом профессиональном скептицизме.

— Тут, это… — выдает наконец трудовик, заметив, что старшее поколение предпочитает отмалчиваться, — лучше, того… с другой стороны.

То есть со стороны комнаты. В которую нам как раз не попасть, потому что окна мы закрываем на шпингалеты (собственноручно этим занималась — теперь вот жалею, почему же не поленилась!). Все равно, значит, чем-то придется пожертвовать — дверью, стеклом или… Галькой.

Тут меня словно дергают за язык. Подскакиваю, как воробей, и бойко (словно за стенкой не лежит труп бывшей подруги) выкладываю то, что безуспешно пыталась сформулировать раньше:

— Нам нужно вызвать полицию!

Ну вот, пожалуйста, вякнула. Все мы задним умом крепки. Вроде бы и сказала все правильно, но директор щурит глаза уже на меня (сначала он пепелил злобным взглядом трудовика). Поправляю куртку, рассеянно улыбаюсь. И эта улыбка почему-то выводит его из себя.

— Оставим полицию, — бухтит он, стремительно багровея. Как странно… раньше бледнел, а сейчас покраснел. — Вы двое, идите на уроки, дайте детям задание, пусть не сидят без дела. Мы с Колобковым остаемся здесь, а вы, Марина, — он наклоняет голову набок, и я получаю возможность разглядеть его крючковатый нос с нового ракурса, — сходите-ка к Павлычу за ключами.

Павлыч — это наш дворник, достаточно бодрый, но постоянно злоупотребляющий алкоголем дедок. Зовут его вроде Семен (а, может, Иван). По непонятной традиции, корни которой восходят к тем темным, почти доисторическим временам, когда я и знать не знала об этой школе, у него хранятся дубликаты ключей от всех технических и подсобных помещений, включая кабинет трудовика. От главных ворот у него, как ни странно, оригинал, что создает нам дополнительные трудности. Почему получилось так, что директор (который, кстати, не слишком-то любит пьянь) до сих пор его не уволил, есть тайна за семью печатями. Кажется, Галька пыталась тут что-то разнюхать, но нарыла лишь то, что вакансия «дворник» у населения не в чести, и начальству нет смысла менять одного престарелого алкоголика на другого.

Кстати, о Гальке. Похоже, что ей уже не помочь. Пена из горла по пустякам не идет. Но все же… не могу я думать о ее смерти. Просто в голове не укладывается. Кажется, что сейчас дверь откроется и…

— Что встали? Дверь сама не откроется!

Поток моих мыслей прерывает недовольный директор. Заметила я в последнее время, что в стрессовой ситуации он мгновенно теряет остатки своей обходительности. Что вчерашний эпизод с трупом, что сейчас.

Торопливо застегиваю куртку и на всякий случай уточняю:

— А почему я?