Веду бой! Смертный бой

«…по данным пресс-службы Министерства обороны Российской Федерации, в ночь на двадцать третье июня захвачена столица Литвы город Вильнюс, армия Республики Беларусь и ополченцы ведут упорные бои в районе Гродно и Бреста. По сообщениям наших корреспондентов на южном направлении упорные бои идут в районе Ужгорода, при этом практически без боя фашистам сдан город Львов… Парламенты Латвии и Эстонии сегодня приняли резолюцию, требующую объявить войну России, на улицах прибалтийских стран отмечаются массовые беспорядки, в Риге и Таллинне слышны перестрелки…»

Ну, с прибалтами все понятно. То, что Вильнюс белорусы захватили — уже хорошо.

«…при отражении авиационных налетов на Севастополь и Санкт-Петербург сбиты самолеты с немецкими опознавательными знаками…»

«… на фотографиях, переданных нам из посольства Республики Беларусь, представлена подбитая немецкая техника. Все образцы — времен Великой Отечественной войны и несут на себе символику вермахта и СС».

Фашисты?

Жена смотрит на меня, ничего не понимает, но явно хочет реветь.

— Ну, ну, родная. Все хорошо.

— Что хорошо? Война же. Папку убьют.

— Ему шестьдесят уже стукнуло! Не заберут.

— А тебя?

— Вот с этого и надо было начинать!

Умная она у меня, но местами непроходимый… ребенок.

Поворачиваюсь. Иду в ванную бриться. Перекушу — и в военкомат. Похоже, установкой котла жене заниматься.

Вышли с женой ровно в восемь утра. Сына оставили дома — звонить он уже умеет, а так нам за маму спокойней. От идей надеть куртку я быстро отказался. Даже в костюме было нехолодно. После воскресного нуля сегодняшние плюс шестнадцать выглядели более привлекательными. Наличие на пиджаке карманов тоже сыграло в его пользу. Помимо военника пришлось брать с собой и паспорт, и СНИЛС, и страховое, хотя эти уже по привычке. Жену тоже убедил взять паспорт. С трудом, но до нее дошло, что придется это терпеть при военном положении.

До райвоенкомата мне недалеко — менее километра. Хотя он уже и не райвоенкомат, а филиал ясненского или вообще сборный пункт? Да какая сейчас разница!

Улица в этот час полнее обычного. И не только из-за высокого солнца. Если еще вчера по ней шли на работу чиновники, школьники в школы да мамаши с детьми в детсады, то теперь почти каждый второй был в форме и с чемоданчиками. Лейтенанты, прапорщики, полковники, старшины давно расформированного 412-го истребительного авиаполка с женами и детьми шли в одном со мной направлении. Этот поток принимал в себя ручейки одетой в гражданку и камуфляж молодежи и, изгибаясь вслед за родной мне улицей имени Полины Осипенко, вливался в уже шумящее у военкомата многонациональное море призывников и добровольцев, их жен, подруг и матерей…

Идя рядом со мной, жена как-то подобралась, прониклась. И у военкомата никак не хотела оставлять меня, обнимала и порывалась заплакать… Пришлось чуть ли не приказать ей идти на работу, ведь на ней школа и многие стоящие здесь отправили на ее ответственность своих детей…

— И не оглядывайся, родная! Будь уверена — свидимся.

— Обещаешь?

— Да, любимая.

Мы поцеловались, и я проводил ее взглядом, насколько это можно было в такой толпе. Если б я только мог быть уверен в том, что только что пообещал! Но при любом исходе она справится! И со мной, и без меня!

Дежурный по военкомату поначалу попытался приглашать только получивших повестки. Но наши летчики как старшие по званию потребовали начать с них. Дежурный уступил и пустил в военкомат полковника Чемаева и подполковника Свирцова — старших офицеров бывшего гарнизона. Используя свои габариты, я прорвался к крыльцу и спросил уже уходившего прапорщика:

— Товарищ Тыщенко! Разрешите обратиться.

Иваныч немного остолбенел от такого моего к нему обращения, но выдал на автомате:

— Обращайтесь, Вита…

— Сержант Сергеев. Я приписан к вашему призывному пункту в качестве специалиста на случай развертывания. Жду ваших приказов.

— Пока никаких. Как решим развертывать второй призывной пункт — так и отзвоним. Будь у телефона.

— Слушаюсь.