Ведун поневоле

Предельная эмоциональная деградация была так необходима измученной душе, что воспринималась как благость, как чудесное средство, избавляющее меня от боли потерь.

Нравственные страдания исчезли совершенно, и едва напор ослаб, откатившись в Ордынский стан, как я, вдыхая раскаленный воздух позднего вечера измученными легкими, осел рядом с входом в укрепленный терем надстройки, силясь найти в своем организме хоть толику жизненных сил, чтобы умыться от тошнотворной крови, обильно покрывающей всю мою кольчугу и шкуру.

Воспаленный мозг пытался выдать более-менее приемлемый текст заговора для завтрашней сечи, ибо сил физических могло и не хватить тому юному телу, в котором я пребывал, благо, что сила Ульва, бурлящая внутри, позволяла почувствовать возросший потенциал моего духовного естества.

Не придумав ничего лучшего, я решил заговорить изрубленный щит, подобранный мною после смерти владельца столь нужной вещи:

Береги от смерти, прикрывай от стали

В адской круговерти подрязанской брани

Пусть с горячим словом жизнь в тебя вольется

Как взойдет Ярило хладным, зимним солнцем!

Выдав в мир обрамленную в слова волю, я, укутавшись в шкуру, уснул сном младенца и был страшно разбужен грохотом второго дня сечи.

Противник, перегруппировав силы, влив в поредевшие ряды передовых туменов (отряд в десять тысяч сабель) свежих воинов, со всех сторон двинулся на штурм города, гудящими трубами поднимая боевой дух атакующих.

Тяжелым уханьем, протяжному звучанию труб, отвечал далекий набат, призывая подняться усталую рать с новой силой, против угрозы православному миру.

Схлестнулись. На смену трем лестница пришли пять. Потеря каждого воина с нашей стороны все острее чувствовалась в необходимости противопоставлять хоть что-либо лезущим на стену монголам.

Я метался от края до края защищаемого участка, силясь перекрыть возникающие повсеместно, мертвые бреши в рядах защитников.

Не было в тот день человека в Рязани, не взявшего в руки оружия, не считая уж совсем малых младенцев, да немощных стариков.

Не смотря на пренебрежение деда Владимира ко всей мирской круговерти, даже он показался на укреплениях, ловко орудуя длинным кинжалом. В отличие от прочих осажденных, старый дед не прикрывая свои седые мощи ничем, кроме белой рубахи и молитвенного слова.

Но и мой языческий заговор подействовал. Покативший кубарем в момент схватки с грузным монголом я не заметил, как заговоренный щит вылетел из моих рук, опадая со стены вниз, в городскую сторону, к коптящим смоляным котлам.

Драка разоружила нас, превратив в клубок рычащих и лягающихся тел. Не ведаю, долго ли шел поединок, но как бы я не старался, свежий монгол все-таки одолел утомленного меня, заняв позицию сверху.

Его широкое, грязное, загорелое лицо ослепительно осветила улыбка торжества ровных, белоснежных зубов, так не свойственных образу сурового кочевника.

Одной рукой сжав мое горло, монгол полез за голенище желтого сапога, выхватывая притаенный нож.

«Вот и все!» стремительной птицей пронеслась в голове страшная мысль и вдруг помощь пришла с того направления, с которого я не ожидал.

Оброненный щит стремительно взлетел, оторвавшись от хладной земли, и загородив меня, принял сверху колющий удар ножа на свои изрубленные борта. Звякнув металлом о дерево, клинок вылетел из рук монгола, глубоко разрезав последнему пальцы.

Враг взвыл раненным верблюдом, инстинктивно направляя в рот потревоженную плоть и, невольно оторвав вторую руку от горла, поспешил направить мне в лицо тяжелый, грязный удар сжатого, грязного кулака.

Снова щит не подвел, верно, принимая на себя предназначенный мне урон.

Монгол, никак не ожидая оббитого железом препятствия, завертелся ужом, вскочив на ноги. Фактически он был полностью обезврежен, так как хруст сломанных костей, глухо раздавшийся над моим ухом, ознаменовал полную неспособность противника к дальнейшему ведению боя.

Добил его дед Владимир, легким, коротким движением, мимоходом вскрыв горло захватчику. Он остановился надо мной, злобно разглядывая покрытый чарами щит:

– Ты на свои штучки-дрючки надейся, да и сам не плошай, язычник! – чуть ли не сквозь зубы бросил он мне, продолжив свой овеянный смертью путь по вершине укреплений.

Везде где он проходим, за ним, захватив руками смертельную рану, ложился противник. Старый воин делом доказывал крепость собственных слов, демонстрируя молодому иноверцу мощь тренированной, правоверной руки.

В тот день, горящие, толстые стрелы, выпущенные из диковинных машин, напоминавших поставленные на колеса большие луки, впервые прошли над головой, втыкаясь в деревянные строения.

Избы запылали сразу с нескольких концов города, и не было людей, чтобы их потушить. Лишь ночью, после завершения штурма, защитники, у которых еще оставалось немного сил, смогли локализовать очаги вялотекущего пожара.