Ведун Сар

Долгое время Оресту фатально не везло. Он довольно быстро установил, не без помощи Феофилакта, кстати говоря, что императрица Верина далеко не все вечера проводит во дворце, а время от времени наведывается в город. К сожалению, евнух был слишком предан своей госпоже, чтобы его можно было использовать для слежки. Высокородный Пергамий делал все от него зависящее, чтобы помочь своему зятю, он даже познакомил его с трибуном конюшни Анастасием, известным своей близостью к императрице. Однако юный трибун был слишком хитер и изворотлив, чтобы попасться в сети римского ловца. Его карие круглые глаза искрились весельем, пухлые губы то и дело кривились в усмешке, но ничего важного он Оресту так и не сказал. Зато начал коситься на жену префекта и расточать ей улыбки. Заметив неприличное поведение гостя, Пергамий приказал не пускать больше охальника на порог дома. Ситуация складывалась весьма щекотливая. До Ореста дошли слухи, что сиятельный Зинон им недоволен. Что, в общем-то, было не удивительно. Здоровье божественного Льва стремительно ухудшалось. Рано или поздно должен был возникнуть вопрос об опекуне для Льва-внука, и этим опекуном, а точнее, опекуншей вполне могла стать сиятельная Верина, которую активно поддерживал патриарх Ефимий. Для Ореста торжество Верины обернулось бы крахом всех надежд. Императрица благоволила к Антемию и пользовалась взаимностью, а потому ждать от нее поддержки в борьбе с коварным Ратмиром не приходилось. Требовалось во что бы то ни стало опорочить Верину в глазах патриарха и божественного Льва, но сделать это оказалось гораздо труднее, чем мнилось Оресту поначалу. В Риме дела складывались еще хуже, чем в Константинополе. Орест потерял одного из самых преданных своих сторонников. Префект Вечного Города сиятельный Афраний был уличен императором в крупных хищениях и с треском снят со своего хлебного поста. Эти новости вместе с письмом Дидия привез в Константинополь старший сын божественного Антемия высокородный Маркиан. Маркиан тоже оказался каким-то боком замешанным в финансовые махинации Афрания и поплатился за это высылкой из Рима. Сам Маркиан утверждал, что он чист как слеза младенца, а виной всему коварный Ратмир, который оговорил родного брата своей жены, дабы устранить с пути сына опасного соперника. Ибо многие римские патрикии именно в Маркиане видели преемника божественного Антемия, что, конечно же, не понравилось всесильному префекту Галлии. Высокородный Маркиан довольно долго изливал душу перед Пергамием и Олибрием, с интересом внимавшим изгнаннику, а Орест тем временем читал письмо Дидия. Комиту финансов удалось, к счастью, пересидеть бурю. Гнев императора его не коснулся, скорее всего, потому, что казна империи в последние годы не пустовала, и Дидий мог с полным основанием поставить это обстоятельство себе в заслугу. Разумеется, комит не был до конца откровенен в своем послании старому знакомому, но все же намекнул ему, что сиятельный Афраний зарвался. И причина его опалы не в происках Ратмира, а в неуемной жадности бывшего префекта Рима, который с помощью распутника и транжиры Маркиана провернул несколько весьма сомнительных финансовых операций. В конце письма сентиментальный Дидий ударился в воспоминания о днях, проведенных в Константинополе, о своем знакомстве с божественным Антемием, в котором он с первого взгляда разглядел мудрого правителя. Славословия по адресу императора занимали в письме едва ли не половину места, и Орест их поначалу пропустил. Однако упоминание о Верине заставило патрикия вернуться к началу послания и перечитать его еще раз.

— А кому сейчас принадлежит дом комита Андриана? — спросил Орест у Маркиана, увлеченного разговором с сенатором Олибрием.

Старший сын божественного Антемия с первого взгляда производил очень хорошее впечатление. И ростом, и осанкой, и благородством лица он являл собой тип истинного патрикия, каковым он, собственно, и являлся по факту своего рождения. К сожалению, умственные способности Маркиана оставляли желать много лучшего. Причем с годами его глупость становилась все более заметной. Орест, не видевший сына императора почти четыре года, отметил это с тихим злорадством. Надо отдать должное Антемию, благо империи он поставил выше отцовских чувств, отстранив Маркиана от ведения государственных дел.

— Отец продал дом какому-то купцу, — наморщил лоб Маркиан. — Не помню его имени. Мы почти не жили в этом дворце, предоставив его в распоряжение сиятельной Верины. Императрица иногда встречалась там с нужными людьми.