— Если переживаешь так, значит, есть разница, — мудро заключил леший. — Совет у меня имеется. Только он непростой. Для людей и вовсе почти невыполнимый.
— Какой же?
— Поговорить. Как есть. Сказать, что тебя волнует, послушать, что она думает. Хуже-то все равно не будет.
— Поговорить… Я, батюшко, рубежник. Тут свои нюансы.
— Да хоть лич, не к часу будет упомянут. Сердечные дела — это штука такая, тонкая. Они не спрашивают ни часа, к какому тебе голову вскружить, ни обстоятельств.
— Ладно, батюшко, может, и прав ты. А, может, и не тем голову забиваю. Надо о жизни думать и как ее сохранить. Да не только свою. Я тут страдать решил.
— Дело твое, — сдался леший.
— Ты лучше скажи, как мой подселенец-то?
— Перевертыш-то? Ничего, он парень тихий, свойский. Или таким хочет казаться. Стороной живет, бирюком. Разве что с берендеем приветствуется, но дружбой это не назову. Они же вроде как одного поля ягоды. Только берендей больше к животным тяготеет, а этот к людям.
Я напрягся, вспоминая все, что читал об этой нечисти. Берендей — это вроде оборотень-медведь, если мне не изменяет память. Не думал, честно говоря, что у лешего такой в лесу есть. Даже захотелось одним глазком взглянуть.
— А водяные что, не объявлялись пока еще?
— Нет, как черти вернулись, молчат. Может все, затихли?
— Нет, батюшко. Они на вкус тебя распробовали и очень уж им понравилось. Но это ничего. Скоро им не до лешего будет. Скажи перевертышу, что я за ним послезавтра заеду. Прокатимся мы кое-куда.
— Ох, не нравится мне это, Матвей. Чую, недоброе ты задумал.
— Да уж, добрым это точно назвать нельзя. Да и не сказать, чтобы я сам в восторге. Но сидеть в сторонке и ждать, когда все образуется — не наш метод. Спасибо, что выслушал, батюшко. С тобой разговаривать, что мед пить.
Сказал, аж сам удивился. Вот откуда во мне такая витиеватость проснулась? Хотя лешему понравилось. Вон как улыбнулся, все морщины возле глаз собрал. Да не просто так отпустил, а обнял, как сына. Прям неудобно стало.
Зато после этого чуть отпустило. Я приехал домой под вечер, где моя нечисть (Костяна я у же с легкой руки относил к ним) — неожиданно резалась в шашки. Даже Митя отложил свой музыкальный инструмент и азартно следил, как Костян выигрывал Гришку.
Угу, понятно чьих это рук дело. У Костяна дед был многократный чемпион города по шашкам. Вот и друг немного нахватался. Как он сам говорил — по верхам. Но вообще, ситуация была близкая к критической. Если Костян перестал пить пиво и смотреть телек, а достал где-то шашки, значит, ему уже откровенно скучно. И скоро друга потянет на приключения.
— О, Моть, слушай, а можно я Гришаню с Митюней в сауну свожу?
— Большое спасибо, что спросил. Но категорически нет. Ты вообще думаешь, о чем просишь. Беса и черта в сауну? Я представляю, чем вы там будете заниматься. К тому же, у вас все есть здесь — баня во дворе, если хотите пить — пейте.
Конечно, это было из разряда родительских отмаз: «Зачем тебе дурацкий бургер задорого, давай я тебе такой бутерброд с котлетой сделаю, закачаешься».
Вот и Костян проворчал что-то неразборчивое про меня, черную неблагодарность и еще про Магомеда, который сам идет к горе. Я лишь понял, что ничего хорошим это точно не закончится.
Но было уже все равно. В мои планы входило немного выспаться перед ночной разборкой с обдерихой. Я даже попросил домашних не шуметь, а сам зашторил окно и закрылся в комнате. Но сон, как нарочно, не шел.
Это вообще было похоже на необходимость поспать тридцать первого декабря. Вот знаешь, что если не ляжешь, будешь за столом клевать носом. Но как только ложишься — то позу нужную не найдешь, то начинаешь понимать, что спать совсем нет желания. А еще есть хочется. Или вдруг вспомнишь, что по телеку сейчас что-то интересное.
Вот и ворочался я часа два, думая о банной нечисти, Зое, Колобке, словах лешего. Причем, не по одному разу. И заснул только когда начало смеркаться. А разбудил меня испуганный Костян с перекошенным лицом. Я сразу на автомате потянулся к печатям — на месте. Тогда что произошло?
— Мотя, там это, женщина тебя какая-то спрашивает. Нормальная такая.
— Что значит нормальная?
— Ну она немного пухленькая, но прям секс. Ты мне поверь, я в этом понимаю. Властная, сильная. У меня давно таких не было.
— И не будет. Костян, ты можешь думать о чем-нибудь кроме секса?
— Могу, но не хочу. В жизни и так мало удовольствий.
— У тебя вся жизнь из них состоит.
— Так что за милфа? Только не говори, что ты с ней работаешь, не поверю.
— Хорошо, не буду.
— Чего не будешь? — не понял Костян.
— Не буду говорить, что с ней работаю. Все, иди отсюда, дай одеться.
Я почему-то категорически забыл, что Светлана напросилась заехать за мной. Наверное, в этом был определенный умысел. Рыкалова хотела посмотреть, как я живу. Или, чего доброго, своего любимого Митю увидеть. Мне, если честно, было не жалко. Все равно вместе дела ведем.