Ведущая на свет

— Ну, тогда тем более, — смелеет инкуб, — не нужна она тебе — так оставь её в покое. Мы тебе охотиться не мешаем, а ты в наши развлечения не лезь.

— К нам пусть залезет, мы-то не против си-и-ильного мужчины, — развязно хихикает одна из суккуб. Блондинка. Та самая, что пыталась надругаться над несчастным львом, но у него для этого была слишком гладкая спина.

Генрих не оскорбляет себя ответом, ни первому, ни второй. Генрих просто переходит на рык. Так для них будет ясней, насколько мало у них времени на болтовню.

Демон на самом деле все это время находится слишком близко к поверхности. Будто притаился под самым верхним слоем кожи, ожидая, когда уже можно будет преодолеть эту последнюю жалкую границу. И демон не настроен на суккубьи "развлечения". В бытность свободы Генриха суккубов в Лондоне было немного. Все что были — бежали за лондонские границы или добровольно сдавались серафимам. Идиоты. На Полях-то точно было хуже. Хотя Генрих не возражал.

Рык оказывается действеннее любых слов.

С девиц сразу слетает их флиртующее настроение. Та, что ближе всех находится к Генриху, даже отскакивает на пару ступеней выше, торопливо обрастая чешуей.

— Фу… — тихонько комментирует Агата этот процесс, — ты поэтому не разрешаешь мне смотреть, как ты перебрасываешься?

— Да, — ровно отвечает Генрих, — увидишь это вблизи, и целоваться со мной уже вряд ли захочешь. По крайней мере, пока…

“…Пока ты не демон”, — это он договаривает про себя. В том, что у них нет иной судьбы, Генрих не сомневается. Он сможет прикрыть эту птаху, сможет удержать её на уровне беса, ему совсем не нужно было осквернять её. Но не так уж много времени у них оставалось, а никаких альтернатив она еще не предложила. Значит, она сдержит свое слово. И до этого момента осталось только совсем чуть-чуть подождать.

Суккубы сомневаются. В отличие от тех же одиночек-исчадий, у демонов похоти действительно очень выраженный стайный инстинкт. Даже охотятся они почти как бесы — бандами, и держатся рядом с друг дружкой, надеясь толпой отбиться от сильных отродий. И своих они в обиду стараются не давать. Особенно ослабленных погоней и голодом.

Разве что когда стая точно знает, что не справится с врагом. Эти — уверены, что справятся.

Еще четверо демонов выходят из склепа. По трое подходят слева и справа, вышли из боковых аллей. Отлеживались по оврагам, но были привлечены шумом. Все выходят уже демонами — длинными, костлявыми, темными тенями, в чешуе с багровым отливом и оскаленными клыками. Приторный шлейф демонов похоти буквально топит всю эту небольшую площадку у склепа.

Ясно. Все-таки без драки не обойдется. Они будут стоять даже за чужачку. Не было в жизни этих недоумков стычки с исчадиями. Ну что ж, они сами виноваты, он ведь предлагал выдать беглянку без драки.

— Генри… — Агата отчаянно вцепляется в его плечо.

— Не бойся, птичка, — Генрих чуть ухмыляется, — все будет в порядке.

— Да нет, — Агата нетерпеливо встряхивает головой, досадуя, что он её неправильно понял, — Анна здесь. Среди них. Я её чувствую.

— Чувствуешь? Или чуешь? — тихо уточняет Генрих, вникая, что же птаха имеет в виду, и в то же время скользя взглядом по приближающимся демонам. В этой стае перевес точно не в пользу мужчин. В среднем на всякого широкоплечего инкуба приходится по четыре-пять костлявых суккубов.

Кровь возбужденно вскипает в предчувствии драки. Нет, это не будет хорошая и долгая драка, быстрая и почти безвкусная, но даже она даст глоток острых до предела инстинктов.

— Чувствую, — тихонько откликается Агата и делает шаг назад, от Генриха.

Как она может хоть что-то чувствовать? Она — лишенная демонического чутья. Да она же может отродье с инкубом перепутать.

Её запах внезапно становится сильнее. Гораздо сильнее! Она уже перебивает силу его скверны, и все сильнее пахнет, как…

— Лимбийка, — возбужденно хрипит инкуб, тот самый, с которым у Генриха вышел его краткий диалог, — серафим…

Кажется, именно эти слова заставляют замереть все остальное кладбище, но на самом деле нет — это запах. Запах Агаты, который распространяется все дальше, запах чистой, светлой души. Который внезапно становится невыносимо сладким, настолько, что у Генриха аж сводит сущность.

Он давно не охотился…

Он вообще не охотился с того самого момента, как сбежал с Полей…

Генрих разворачивается на пятках, опуская уже когтистые тяжелые лапы перед собой. Голод выкручивает нутро резко, внезапно, напоминая о себе.

Амброзия — притупляет голод демона. Но не насыщает. Ни на миг не насыщает. И можно держаться, долго держаться, но в итоге все равно все закончится вот так… Когда все нутро гудит от предвкушения, а в голодной пасти столько ядовитой слюны, что можно устроить наводнение, не то что отравить одну серафиму…

А добыча — вот она, в паре шагов всего. Худенькая, слабая. И лопатки под тонкой рубашкой так спокойно подрагивают…

Как все перевернулось, как же быстро… Глупая птаха даже не подозревает, кто в эту секунду самый главный её враг на этой поляне.