Ведущая на свет

— Море обаяния? — цежу я, поминая недобрым словом школьного тренера, и торопливым перекатом ухожу от еще одного удара молотом. О, а теперь перекат в обратную сторону… Кольцо, где?

А мое метательное кольцо само падает мне в ладонь, стоит о нем только подумать, но это на самом деле крадет у меня несколько мгновений. Те самые, которые еще могли дать мне время уйти от третьего удара. Артур слишком быстр…

Я не успеваю ничего придумать.

Я выбрасываю ладони, сжимающие оружие, вверх, будто он сможет остановить этот удар, стать моим щитом… Маленькая, тонкая, напоминающая кость на ощупь, игрушечка, разумеется, не выдержит столкновения с тяжелой стальной глыбой.

Мир взрывается ярким белым взрывом.

Молот все-таки падает на мое орудие, и именно это вызывает такой энергетический удар, что мистера Пейтона отбрасывает назад и впечатывает в стенку защитного пузыря.

А кольцо выдерживает…

Оказывается — изнутри эта штука так же непроницаема, как и снаружи «для рядовых работников».

О, и не его одного кстати…

Всех ангелов, что были в воздухе — этим самым ударом расшвыряло в стороны и приложило об защитный купол.

И они не поднимаются сразу на ноги. Так и остаются без движения лежать на бетоне крыши.

Ошизеть. Я нейтрализовала четверых Орудий Небес. Четверых!!!

Отлично, у меня есть пара минут на…

Исчадие ада тяжело падает за моей спиной. Как кстати!

Хотя, когда я разворачиваюсь к нему лицом и прямо вижу ледяной и разъяренный взгляд янтарных глаз демона — я в этом уже начинаю сомневаться…

— Генри… — в следующую секунду мне приходится броситься влево, уходя от выпада оскаленной пастью. Боже, какой же он все-таки быстрый. Быстрее Артура! За тем я хотя бы взглядом успевала. С Генри же работают инстинкты. Причем даже не мои — а приложившиеся вместе с боевым оружием инстинкты.

— Давай, пляши, птичка, — скалится этот свинтус и бросается на меня. На этот раз — уже без всяких шуток. С когтями и зубами.

Идея пафосно встать и понадеяться, что Генри вдруг передумает меня атаковать, подыхает у меня в голове на первой же секунде своего существования. Он — не остановится. Он сделает все, чтобы меня обезвредить и продолжить свое «веселье» с остальным Триумвиратом.

Итак, задача — не дать себя нейтрализовать. Желательно по пути — как-то успокоить Генри. И как это сделать, если он мне рот открыть не дает? Ведь моя сила — в словах. Я видела их эффект уже дважды.

Кажется — это понимаю не только я…

Я не знаю, каким чудом я успеваю уходить от снова и снова сверкающих в опасной близости когтей. Даже пару раз умудряюсь рубануть острым краем своего кольца по сухожилиям демона, вот только чешуя, оказывается, так просто не прорубается…

— Ты сильна, птичка, — фыркает Генри, в какой-то момент все-таки подцепляя меня хвостом и отбрасывая назад с такой силой, что я падаю на спину и с минуту не могу подняться, — но Орудий недаром больше одного. Там, где один не справится, там нужны много.

Подняться я не успеваю — тяжелая лапа Генри падает на мои… ребра, словно наковальней притискивая меня к жесткой крыше. Он сам склоняется ко мне, нависает надо мной оскаленной пастью, касается неострой стороной когтя моей скулы, проходится по лицу горячим голодным дыханием и шепчет:

— Может, мне все-таки суждено сожрать тебя сегодня, а, Агата Виндроуз?

Р-романтичный вопрос, не правда ли? Какая девушка устоит, если вот это ей прошепчет на ухо роскошный рыжий демон?

— А еще варианты развития наших отношений у тебя имеются? — тихонько выдыхаю я, прикрывая глаза.

— Варианты? — Генри раскатисто рычит в ответ на этот вопрос, и это звучит как издевательский хохот. — Ты — Орудие Небес, Агата. Мой вечный искус. Для тебя у меня нет больше никаких вариантов. Ты — еда. И ничем иным не будешь. Ясно?

— А! Ясно, конечно, — пожать плечами, будучи прижатой к земле тяжеленной сильной тварью, сложно, но я справляюсь, — тогда ешь меня, пожалуйста. Приятного аппетита, Генри! Если хочешь, я могу встать и чуть-чуть попрыгать, пыль стряхну, чтоб тебе не что попало с земли есть. Хочешь?

Какая жалость, что этой шутке могу посмеяться только я, только нервно и только мысленно. По-моему, она мне особенно удалась.

Нас окутывает тишина. Глухая, пронзительная тишина, когда Генри лишь вглядывается в меня, пытаясь понять, откуда вообще вылезло такое чудовище на его голову, а потом глубоко вздыхает.

— Ты вообще когда-нибудь сдашься? Я тебя прошу. Не надо за меня воевать. Не надо. Я так хочу. Я все это решил. Ты не сможешь заставить меня быть лучше, если я этого не хочу.

Я осторожно накрываю ладонью его лапу. Там под этой грудой мышц и черной чешуей прячется хорошо известный мне рыжий тип. Которого я сейчас не так уж плохо понимаю.

— Мне не нужно тебя заставлять, — упрямо произношу я, — ты уже лучше, чем все о тебе думают. И точно лучше, чем ты сам о себе думаешь.

— Я почти тебя сожрал, — Генри рычит гневно, раздраженный моей упертостью, наверное, сейчас он Артура Пейтона хорошо бы понял… — слышишь меня? Почти сожрал!