Веяние тихого ветра [A Voice in the Wind]

— Если я буду в одной упряжке семейной жизни с тобой, если я стану плоть от плоти твоей, то самым важным в моей жизни станет то, чтобы я радовала тебя.

— Но разве не на этом строится семейная жизнь? Муж — глава семьи, а жена следует за ним.

— Но ты утянешь меня от Господа, — сказала она.

«Господа», — повторил про себя Марк и почувствовал, как в нем закипает злость к этому невидимому Богу. Господь. Господь.

— Я же сказал, что ты можешь поклоняться тому Богу, Который тебе нравится.

Она увидела в его глазах гнев, который только подтверждал ее опасения.

— Поначалу ты мне это позволишь. Но потом все изменится. Ты даже не заметишь, когда и как. И я этого не замечу. Все начнется с того, что кажется незначительным, неважным, а потом шаг за шагом, день за днем ты будешь тянуть меня на тот путь, по которому я пойду в ногу с тобой, но не с Господом.

— Но что в этом плохого? Разве жена не должна ставить мужа превыше всего?

— Не выше Бога, только не выше Бога. Иначе это будет смерть для нас обоих.

Марк начинал выходить из себя.

— Да нет же. Если ты будешь любить меня, а не своего Бога, это будет жизнь, такая жизнь, которой ты никогда еще не знала. Ты будешь свободной. На тебе не будет никакого ярма. — Когда Хадасса закрыла глаза, он невольно выругался про себя. — Ну почему мы вечно возвращаемся к этому твоему Богу?

— Потому что это единственный истинный Бог, Марк. Он есть Бог!

Марк снова обхватил руками ее лицо.

— Не отворачивайся от меня. Посмотри на меня! — Хадасса взглянула на него, и он почувствовал, как она отдаляется от него, но не знал, как ее удержать. — Ты же любишь меня. Ты сама об этом сказала. Что ты имеешь, оставаясь со своим Богом? Ярмо рабства. Ни мужа. Ни детей. Ни своего дома. И никаких перемен к лучшему в будущем. — Его объятие стало мягче. — А что смогу тебе дать я? Свободу, свою любовь, детей, свою страсть. Ведь ты же хочешь этого, разве нет? Скажи, что хочешь, Хадасса.

Хадасса из последних сил старалась стоять на своем, по ее щекам продолжали течь слезы.

— Я очень хочу всего этого, но только не ценой своей веры, не через отказ от Бога. А именно через веру мне пришлось бы переступить. Неужели ты не понимаешь, Марк? Если я начну такую жизнь и отвернусь от Господа, я буду мудрой на мгновение, но потеряю все в вечности. — Хадасса нежно прикоснулась к его рукам. — И ты тоже.

Марк отпустил ее.

Хадасса видела выражение его лица: крушение надежд, уязвленная гордость, отчаяние и гнев. Ей захотелось как–то утешить его.

— О Марк, — сокрушенно прошептала она, испугавшись за него. А если они все–таки поженятся? Оправдает ли его ее вера? На какое–то мгновение она почувствовала сомнение. — О Марк, — снова сказала она.

— Жаль, Хадасса, — горько усмехнувшись, сказал Марк, страдая от разрывавших его эмоций: любви к ней и ненависти к ее Богу. — Ты никогда не узнаешь, от чего ты отказалась. Оставайся со своим Богом. Ты в Его власти. — Он повернулся и вышел.

Не замечая ничего вокруг, Марк спустился по коридору, перешагивая через две ступени.

Юлия видела, как он уходил, стоя у двери в коридор. Ее руки невольно сжались в кулаки. Она слышала, как Хадасса отвергла его. Какая–то рабыня отказала ее брату! Она почувствовала, как был унижен Марк. Она чувствовала его гнев. Она была потрясена.

Заглянув в комнату, она увидела, как Хадасса, склонившись, сидела на коленях и плакала. Юлия наблюдала эту сцену холодным взглядом. Ни к кому и никогда она еще не испытывала такой лютой ненависти. Ни к отцу, ни к Клавдию, ни к Каю. Ни к кому.

Как же она была слепа, не видя, что представляет собой Хадасса. Калаба понимала: «Она соль на твои раны». Прим понимал: «Она колючка в твоем боку». И только сама Юлия ничего не замечала. Она вернулась в триклиний.

— Марк ушел? — спросил Прим, явно захмелевший.

— Да, но Хадасса еще побудет здесь некоторое время, — сказала Юлия, изо всех сил стараясь, чтобы ее голос звучал спокойнее и не выдавал ее чувств. Прим был на удивление проницателен, и ей не хотелось, чтобы он пошел распространять свои оскорбительные сплетни и опозорил ее брата. — Я сказала Марку, что еще не готова расстаться с Хадассой, — солгала она.

Прим послал проклятия богам.

— А когда ты будешь готова?

— Скоро, — ответила Юлия. — Очень скоро. — Стоя в проходе под аркой, она посмотрела наверх. Хадасса вышла из комнаты, неся в руках сосуд с водой для мытья и выполняя свои обязанности так, будто ничего не случилось. — Разве Вителлий не пригласил нас на празднование дня рождения императора Веспасиана? — спросила она Прима.

— Пригласил, — ответил тот, — но я отказался ради тебя. — Его губы скривились в усмешке. — Я сказал ему, что у нас родился мертвый младенец и ты пребываешь в неутешном горе.

Упоминание о ребенке пронзило Юлию тупой болью. Но она не позволит Приму видеть, как ее ранят его остроты.

— Пошли ему сообщение, что я приду.

— А я думал, что ты ненавидишь Вителлия.

Юлия повернулась к нему и презрительно улыбнулась.

— Да, это так, но я думаю, что он может оказаться полезен для меня.

— Чем же, дорогая Юлия?