— Думаю, народу было бы интереснее посмотреть театрализованное воспроизведение какой–нибудь успешной битвы в иудейской войне.
— Да, я слышал, что Иерусалим разрушен, — сказал Антигон. — Пять месяцев осады, которые уничтожили город и несколько тысяч наших воинов. Но, наверное, это стоило того, если в результате эта глупая нация перестала существовать. — Он щелкнул пальцами, и к нему поспешил раб с блюдом, наполненным фруктами. Антигон взял финик. — Тит пригнал в Кесарию девяносто тысяч пленных.
— Значит, Иудея окончательно покорена?
— Покорена?! Ха! Пока на земле жив хотя бы один иудей, волнения обеспечены, и мира от них не жди!
— Сила Рима в его терпимости, Антигон. Мы ведь позволяем нашим народам поклоняться тем богам, которых они сами себе выбирают.
— Но при этом они должны славить императора. А иудеи? Вся эта заваруха началась еще и потому, что они отказались поклоняться в своем храме нашему императору. Видите ли, жертвы
Марк взял кубок с вином, предложенный ему рабом.
— Наверное, теперь они оставят свою никчемную веру.
— Кто–то, наверное, оставит, но те, которые называют себя праведными, никогда не угомонятся. Эти глупцы поклоняются какому–то Богу, Которого они не видят, и даже идут на смерть, не желая склонить головы перед единственным истинным божеством — императором.
Лежа на своем диване, Патроб повернулся к ним.
— Они хотя бы поинтереснее этих трусливых христиан. Натрави иудея на кого угодно и увидишь, как яростно он будет драться, а выведешь на арену христианина, так он опустится на колени, начнет что–то там петь своему невидимому Богу, да так и умрет, даже пальцем не пошевелив, чтобы хотя бы защититься, — он взял с блюда еще какое–то яство. — Они меня просто раздражают.
Марк хорошо помнил сотни христиан, которых Нерон приказал казнить. Он даже приказал залить некоторых из них смолой и поджечь, чтобы те служили факелами на игрищах. Когда император объявил, что именно христиане виновны в пожаре Рима, потому что они таким образом, дескать, хотели доказать истинность их пророчества о том, что весь мир погибнет в огне, толпа стала жаждать крови христиан. Но толпа тогда еще не догадывалась, что Нерон просто хотел построить новый город и назвать его своим именем.
Видя, как эти мужчины и женщины погибают, не оказывая никакого сопротивления, Марк испытывал какое–то смутное чувство беспокойства, смятения, которое не давало ему покоя. Патроб назвал их трусами, но Марк не был согласен с такой оценкой. Трус убежал бы от разъяренного льва, а не стоял бы к нему лицом. Антигон нагнулся к Марку и прошептал, улыбаясь:
— Аррия идет.
Аррия вместе с двумя другими молодыми женщинами, смеясь, появилась из глубины сада. Белая
Аррия посмотрела вокруг, пока ее взгляд не остановился на Марке. Она улыбнулась. Он прекрасно знал этот взгляд, но уже не реагировал на него с такой страстью, как в начале их романа. И хотя он улыбнулся ей в ответ, больше всего ему сейчас хотелось, чтобы она исчезла. То чувство свободы, которое он испытывал мгновением раньше, испарилось, как только она вошла.
— Марк, наш верный друг, — сказала она своим сладким голосом, сев рядом с ним, — мы услышали в саду, что музыка стала совсем другой. Я так поняла, что ты спас нашего дорогого Антигона от денежного краха.
Удивившись ее язвительному тону, Марк взял ее маленькую белую руку и поцеловал. Ее пальцы были холодными и подрагивали. Что–то было не так.
— Только на время, — сказал Марк, — пока он не сможет занять место в сенате и не начнет пользоваться общественной казной.
Ее взгляд стал каким–то мечтательным.
— Вечерний воздух так освежает, Марк.
— О, да, как бы то ни было, наслаждайся им, пока можешь, — сказал Антигон, скривив губы в усмешке. Только сегодня днем, в банях, до него дошли слухи об Аррии. — Марк, почему мир устроен так, что, если страсть женщины к какому–то мужчине становится сильнее, его страсть к ней ослабевает? — Всем, кроме самой Аррии, было очевидно, что Марк просто устал от нее.
Марк встал и взял Аррию за руку. Они пошли в сад по мраморной дорожке, освещенной лунным светом. Нет, Марк не станет недооценивать Аррию. Ее непросто сбросить со счетов. Его роман с ней длился дольше, чем с другими женщинами. И он знал, что дело здесь не столько в его силе, сколько в его натуре. Хотя он с самого начала потерял из–за нее голову, он никогда не шел у нее на поводу, к чему юная Аррия была совсем не приучена.