Вейн

— Возможно, я соскучилась по… айрисам. Знаешь, здесь они не растут… Так расскажешь? Конечно, если это не пустая бравада, и тебе есть, что рассказать, — подначила она его.

Ксандр улыбнулся. Провел пальцем по ее губам, жадно ловя участившееся дыхание. Легко приподнял, посадил эри на стол, невыносимо медленно прикоснулся ладонью к ее ноге, отодвигая ткань юбки.

Склонился еще ниже, и Вейн откинулась назад, прогнулась.

— Право, Вейни… твои уловки так смешны… — тихо сказал Ксандр и усмехнулся, видя, как вспыхнули гневом ее глаза. — Не знаю, кто бы на них повелся… Если ты так вела себя с другими, то удивительно, как сумела заработать репутацию опасной соблазнительницы…

Он говорил намеренно неторопливо, с насмешкой, выводя ее из себя, заставляя сознание затянуться пеленой женской обиды и ярости. И если бы ее учил не Мастер, а кто-нибудь другой, возможно, Вейн попалась бы на эту хитрость, и не заметила легчащего прикосновения чужого разума. Но Путница была ученицей Жала, как называли ее наставника. И продолжая гневно смотреть в лицо Ксандра, усмехнулась про себя.

Мастер говорил, что нельзя спрятать воспоминания, потому что чем дальше прячешь, тем настойчивее их ищут. Но их можно заменить. Подсунуть ищущему такие образы, которые отвлекут, собьют с толку, заставят нервно дышать и обливаться потом. От ужаса, от страха или от… похоти. Чем ярче картина в голове, тем проще за ней скрыть бледную тень других воспоминаний.

«Посади рядом роскошную олиру и бледный лютик, кто заметит лютик?» — вопрошал Мастер. Вейн подозревала, что в душе он был поэтом.

И сейчас она знала, что показать Ксандру.

…Ночь Полуночных Игр в Ниаранте славится вседозволенностью. Сами Смотрящие разливают силу: чистую, темную, сводящую Перерожденных с ума, бурлящую в крови, словно черный густой хмель. Да и хмеля достаточно: на улицах — дешевого пойла из скисшего молока чешуйчатых летух и забродивших лесных ягод, в богатых домах аристократии — дорогого, настоящего, из нектара белых лилий, что сияющим покрывалом устилают берег Озера Мертвых Душ. Этот хмель, словно сладкая патока: тягучий и мягкий, обволакивающий небо и жгущий нутро. Он рождает в теле легкость и почти счастье, как бывает от первой влюбленности, от истинных, настоящих, самых светлых и сильных чувств…

Вейн сидит в круглом зале, украшенном с варварской роскошью и безвкусным великолепием: цветы и светильники, ковры и подушки, камины и витражи, алый скользкий шелк и золотая ломкая парча бесконечными слепящими вспышками…

— Тебе понравится, — шепчет ей на ухо мужчина.

Она не смотрит на него, лишь вперед, туда, где кружатся в тонких прозрачных тканях танцовщицы, где Темные лежат на подушках, жадно осматриваются, тянут воздух трепещущими ноздрями, пьют силу эри, смакуют вино.

— Идем, — тянет ее спутник, и они тоже опускаются на подушки.

Танец завораживает, и на девушках уже почти не осталось одежды, губы Темных сладки, их поцелуи так ласковы и так смертельны… Но не от того ли притягательны? Алый и золотой дрожит в воздухе…