Вейн

Грузовик, наверное, уже добрался до площади. Егора заставили взобраться на шаткий табурет и сунули в петлю. Юрка сглотнул, тронул себя за шею. Часы на запястье вейна отмеряли: вот офицер зачитывает речь, и надрывается переводчик. Вот закончили и Егору разрешили спуститься. Подалась толпа, пропуская машину.

Возвращаются.

Бензиновая вонь накрыла кусты. Грузовичок ревел, взбираясь на горку.

– Пошли, – Грин поднялся.

Они прочесали все окрестные дворы, дальше и дальше уходя от дороги. Пахло чем угодно: акацией, жареной картошкой, дымом, маслом, потом, собачьей шерстью, ваксой, нагревшимся на солнце толем, котлетами, нафталином, табаком – но не тем! Узла не было.

К вечеру небо снова затянуло облаками. Ветер мел на тротуарах пыль, собирал окурки. Юрка ежился в футболке с короткими рукавами. Бирка холодила тело.

– Ничего, – сказал Грин, – завтра еще поищем.

Юрка кивнул. Он еле держался на ногах, и страшно было представить, сколько еще топать до интерната. Раздражение, копившееся весь день, заставляло стискивать зубы. Хотелось закричать, послать всех к черту. Грина – потому что вейн, а сам узел найти не может. Егора – поперся, как идиот, один в Верхнелучевск. Дана – впутал в свои дела, а теперь полеживает, ждет, когда ему амулет доставят. Зеленцова – все из-за него!

Темнело. В домах загорались окна, похожие на экраны телевизоров. Вон девушка крутила ручку швейной машинки. Мужчина вешал в гардероб пиджак. Маленькая девочка, расплющив нос о стекло, смотрела на улицу. Рядом с ней умывалась кошка. Юрка услышал, как женский голос позвал: «Янек, сынок, ужинать!» – и отчаянно позавидовал этому Янеку.

– Одно время я любил заглядывать в чужие окна, – сказал Грин. – У меня тогда срок как раз вышел. Ходил по улицам, смотрел, как живут люди. Дома. С родными. Возвращаются с работы, их ждут.

– Сейчас заплачу от жалости, – буркнул Юрка. – Сами решили, какие проблемы? Никто вас пинком под зад на Середину не выпихивал.

– Ну ты и… кактус. Сплошные колючки.

– Какой есть. Можно подумать, вы – белый и пушистый. Скажете, там, дома, никого не бросили? За окошком… Если честно?!

Грин молчал.

– Че, ломает признаться?

Юрка говорил, противно растягивая звуки. Дед бы ему за такое – по губам.

– Сижу я как-то на лекции, – сказал Грин. – За окном дождь, и вообще мерзко. Осень. Первая пара. Одним глазом спишь, другим на доску смотришь. Производная дифференцируемой функции в точке локального экстремума… И такая меня тоска взяла! Вожу авторучкой, закорючки в тетрадь переписываю, а где-то потоп или землетрясение. Люди рискуют, других спасают. А я – вейн! – тут штаны протираю. Это было как… осознание, что ли. Мое место – там. Реализация себя, понимаешь? Не впустую жить… – Он глянул на Юрку и досадливо махнул рукой. – Ладно. Что теперь толковать.

Одну из улиц пришлось обойти стороной, там расквартировалась зейденская часть. Юрка без всякой надежды понюхал воздух. Если и найдется узел, сюда не добежишь – далеко. Но близко же все проверили! Где искать завтра? Стучаться в квартиры? Извините, можно, мы у вас под диваном пошарим?..

Юрка остановился.

– Алекс, знаете, что мы забыли? Саму дорогу! Там, где проезжает грузовик!

– Черт! Хотя… пустое дело. Рядом шли, я бы учуял.

– Может, слабый узел? Давайте вернемся!

– Скоро комендантский час.

– Мы успеем!

– Проверить – да, но не выйти из города, – Грин ругнулся сквозь зубы. – Пошли, только быстро.

В коридоре слышались голоса: кто-то орал по-зейденски, и оправдывался охранник, немилосердно коверкая чужие слова. Глухо ударило в потолок, еще раз. Протопали сапоги. Среди этого шума Егор услышал осторожный стук в стену: «Ольшевск наш. Видел газету». Выстукал в ответ: «И не возьмут». Он знал это точно, потому что по-другому просто не могло быть. Только обидно – ничего для этого не сделает.

Скорчился, пытаясь задавить подкативший к горлу тошнотворный комок. Жить хотелось до судорог, до вопля, рвавшегося между зубами: «Почему? Почему я?!» Даже в глазах темнело.

Егор осторожно выдохнул. Не думать об этом. Мысленно рисовать, петь, вычерчивать пальцем схему автомата – что угодно, но только не думать о том, сколько осталось дней!

Ругань в коридоре затихла. Егор лежал, уткнувшись лицом в пол, и вспоминал лето.

…В зал кинотеатра «Родина» можно попасть двумя путями: пройти через двери или протиснуться в щель за бюстом. Через двери, конечно, проще, но без билета не пустят. На последний сеанс он стоит пятнадцать менок. Мелочи хватало у Егора, Талки, близняшек Илиличевских, а вот у интернатских и Вэльки Петракова, который рос с бабкой, денег не было. Девчонки заняли очередь в кассу. Егор вместе с остальными спрятался под лестницей, в темном закутке. Ступеньки надсадно стонали и сеяли пылью, когда кто-нибудь поднимался. Заворчал Вэлька – ему за шиворот свалился окурок.

– А я менку нашел, – обрадовался Захар.

– Мотоцикл купи, – буркнул Вэлька, вытряхивая табачные крошки.

Бряцало расстроенное пианино, шаркали сапоги, постукивали туфельки – в фойе танцевали.