Вейская империя (Том 1-5)

— И, бисова дочка! Ты ж знаешь, — добродушно возразил Сушеный Финик.

Сушеный Финик занес было ногу на порог, и в этот миг что-то большое, мягкое и невидимое прыгнуло с колен Идари и вцепилось ему в лицо. Финик, ахнув, схватился за нос и почуял на носе царапины от когтей. «Экий бабий ум, — подумал Сушеный Финик, — сегодня у нее на уме, а завтра — другое.»

В войске зашептались, а Идари подняла своего ребеночка и сказала:

— Слушайте, вы! Все вы меня знаете очень хорошо, — я ведь лечила ваши раны и штопала ваши рубашки, — как бы моему слову раны не проснулись вновь! Я — честная женщина и я верна своему мужу. И если б я изменила своему мужу, и этот ребенок был бы не от него, то я была бы не честной женщиной, а шлюхой. И вот теперь я вижу: этот ребенок вырастет и станет играть с товарищем, а товарищ скажет ему: «б… сын». И он придет ко мне и спросит: «Правда ли я сын блудницы?» А я отвечу, — «Увы, правда, потому что я — честная женщина, но отец твой поступил как б… и изменил своему господину.». И мой сын спросил: «А где же мой отец, и что было потом?» и я отвечу: «Потом твой отец умер от срама и греха, а те люди, что заставили его осрамиться, стали пожирать друг друга, вместо того, чтобы добывать себе славу под его началом».

Тут Идари повертела ребеночком и вдруг сунула его в руки Сушеному Финику, а тот с перепугу взял сосунка.

Женщина выгнулась, как кошка, и зашипела на командира:

— Так вот, — прежде чем ты войдешь в палатку моего мужа, чтобы сделать из него б…, расшиби-ка этого ребеночка о камни, потому что это будет лучше для него.

Нельзя сказать, чтоб Идари, произнося эти слова, ничем не рисковала, потому что это был бы не первый ребеночек, которого Сушеный Финик расшиб о камни.

Но к этому времени не только Сушеный Финик, но и менее проницательные люди заметили у ног Идари черного рысенка. Кроме того, все знали, что женщины в подобных случаях становятся пророчицами, и ужаснулись ее словам о скорой смерти Киссура и последующих затем сварах.

Настроение солдат вдруг переменилось. Зашептались все громче и громче, что, верно, кто-то навел на войско порчу, потому что не могли же они сами додуматься до бунта! Люди разбрелись, кто куда, и вскоре отыскали двух колдунов и трех лазутчиков, посланных Ханалаем, чтобы мутить народ. Воины изъявили покорность государю и расправились с этими людьми, а были ли то настоящие лазутчики или просто плохие люди — об этом трудно судить.

Едва в лагере Ханалая стало известно о нелепом великодушии Киссура, бывший разбойник усмехнулся, оставил палатки и двести человек жечь шестьсот костров, а сам с армией тихо убрался к западу.

А еще через три дня Чареника упал перед государем на колени:

— Киссур отказался возвратиться в столицу, а потом его войско взбунтовалось и объявило его королем.

— Вздор, — сказал государь, — это не Киссур, а его командиры!

— Разве не ясно, — возразил Чареника, что командиры сказал полководцу при всех то, о чем полководец просил их наедине?

— Я не верю, — сказал государь, — он, верно, отказался.

— Да, — сказал Чареника, — отказался, потому что в одном войске не бывает двух королей. Он договорился с Ханалаем и со своим отцом, и, как почтительный сын, не может быть впереди отца.

— Я не верю, — в третий раз сказал государь, — что он не приедет. Читал ли он мое письмо? Где ответ?

— Он прочел ваше письмо, — ответил Чареника, — говорят, это письмо читали по всему лагерю, а потом Киссур надел его на кончик меча и сжег на глазах толпы.

Тут Варназд побледнел так страшно, что Чареника остановился. Привели господин Астака. Тот был честный человек и друг Чареники. Меньше всего на свете он был способен подвести друга, и рассказ его выглядел нехорошим для Киссура. В другое время государь бы не поверил его рассказу или подождал бы еще вестей из войска. Но сейчас государь ничего не слышал, а слышал только то, что его письмо читали по всему лагерю, и думал, как пьяная солдатня смеялась над этим письмом.

Через два часа на всех площадях читали указ о том, что бывший первый министр Киссур Белый Кречет, — изменник и скорпион, кусающий руку благодетеля, адская тварь и комок смрада, — и тому, кто принесет голову этого комка смрада, будет вознаграждение в двести тысяч, а дом его и сад может взять каждый.

Никто, однако, не стал брать его дома и сада. В лавках и на площадях плакали и говорили, что указ подложен и на государя навели порчу; уверяли также, что Арфарра не болен, а отравлен. А господин Чареника, придя домой, написал седьмое письмо Ханалаю и был очень доволен, что его враг теперь враг государя.

После этого указа государь замахал руками и уехал охотиться. Он охотился два дня с небольшой свитой, а жил в маленьком домике, с центральной залой и десятком комнат вокруг.

Утром второго дня государь вышел из домика. К домику ставили пристройку, и он был весь в лесах, сверху стучали молотками плотники. Вдруг государь заметил чиновника на взмыленной лошади. Чиновник подскакал к нему, спешился и закричал, что части Ханалая, говорят, показались в Белых-Ключах. Государю показалось, что чиновник мелет вздор.